В Пенрине всё оказалось по-другому. Жители города делились на определенные категории, а она не подходила ни под одну из них. Полдарков здесь едва знали, но Клоуэнс явно была леди, а ее отец — не только владельцем шахт, но и членом парламента. Стивен же, как всё сообразили, не принадлежал к той же породе и даже не из Корнуолла, хотя был жизнерадостным, дружелюбным, щедрым и процветающим. Они снимали небольшой дом, один из немногих, выходящий окнами на залив, лошадей держали у Кэмброна в «Сундуке жестянщика». А еще они находились в родстве с Блейми из Флашинга. Они также ездили на охоту, что поднимало их на уровень выше по сравнению с соседями.
Зимой Клоуэнс часто думала о любимом брате Джереми и гадала, как он устроился в Брюсселе с новой и прекрасной женой, которую с таким трудом добился — ведь она поначалу отвергла его, чтобы выполнить волю семьи, выйдя замуж по расчету, и этого Клоуэнс никак не могла забыть. Возможно, теперь всё будет хорошо, но Клоуэнс больше чем кто-либо знала, насколько Джереми увлечен этой девушкой, о его депрессии и тщетных попытках казаться веселым, когда на самом деле страсть к Кьюби привела его на грань отчаяния. Это было сродни безумию. Клоуэнс надеялась, что всё позади. Она считала, что, как только пройдет первый восторг, с Кьюби будет не так-то легко ужиться. Конечно, письма Джереми создавали впечатление подлинного счастья. Но она не будет полностью уверена, пока снова его не увидит.
Когда Клоэунс въехала под дождем на конюшню, Кимбер, милый мальчишка-конюх, вышел, чтобы принять Неро. Дождь шел уже почти неделю, но этим утром проглянуло солнце и бросило косые лучи на залив. Было время прилива, и вода между пристанью и стоящими на причале кораблями блестела, как нож. А теперь опять зарядил дождь, и река исчезла в туманной дымке, видимость упала до сотни ярдов. В тумане всё выглядело загадочным, даже знакомые мостовые теперь уже знакомого города.
Отсюда до дома рукой подать. Рядом с «Сундуком жестянщика» находилась свечная лавка, за ней постоялый двор для моряков «У Мадда», имеющий не очень хорошую репутацию, потом дом кузнеца, производителя якорей, затем дом таможенника, за ним дом утонченной дамы по фамилии Карноу, она занималась портняжным делом, а в следующем доме жили Каррингтоны.
Когда Клоуэнс подошла к дому, выглянула мисс Карноу.
— Ой, миссис Каррингтон, где-то с час назад вас спрашивал молодой человек. Я не знала, когда вы вернетесь.
— Он назвался? — спросила Клоуэнс.
— Нет, я не догадалась спросить. Но сказал, что вернется.
Глаза у мисс Карноу были маленькими и косили. Трудно сказать — то ли от шитья при скудном освещении, то ли они свидетельствовали о ее особой, всепроникающей любознательности. Клоуэнс склонялась ко второму варианту.
Он поблагодарила соседку и вошла в дом. Вид из него открывался великолепный, но домик был небольшим. Всего четыре комнаты внизу и четыре наверху, но все крохотные. И совсем никакого палисадника, но у каждого дома имелся небольшой садик на заднем дворе и земляной туалет. В саду Каррингтонов находилась водокачка, снабжавшая водой семь домов, так что и на заднем дворе они не могли уединиться. Клоуэнс проводила время главным образом в доме, вспоминая наполовину позабытые навыки шитья, чтобы повесить на все окна ярко-оранжевые шторы с тесьмой.
Она не сомневалась, что соседи считают шторы вызывающе яркими, но Стивену они нравились, и это главное.
Он велел не ждать его к обеду, так что Клоуэнс разогрела себе пирог в маленькой каменной печке, еще теплой после приготовления завтрака, а потом сняла амазонку, сапоги и приступила к еде, разрезав пирог пополам и налив в него молока.
Она как раз закончила, когда увидела на мостовой молодого человека. Клоуэнс сразу почувствовала, что это и есть тот самый юноша, о котором упоминала мисс Карноу, и теперь поняла особое любопытство в ее глазах — подобные взгляды обычно вызывали у Клоуэнс неприятное ощущение. Дело в том, что молодой человек был почти что в обносках и с небольшой бородкой, что в те дни означало не осознанный выбор, а скорее отсутствие денег на цирюльника.