«клавдия, следи за дорогой», да господи ты боже мой, я еще и какого-то придурка в униформе чуть не переехала, который там в сумерках у столба перед
появление в земной реальности после путешествия к арктуру: там, на той стороне, береза как у нас, свет слишком резок, кусты, поле, маленькие здания — все до предела заряжено энергией, будто этот анкоридж вокруг меня одна сплошная аккумуляторная батарея, которую чересчур сильно зарядили — напротив мальчик на велосипеде, две женщины с багажными тележками: горячие отвердевшие куски зноя в расплавленном мире, электрические очаги, физические вихри разряда, смеющиеся, или ссорящиеся, или бьющиеся человекообразные турбулентности, которые (как и я) пытаются сориентироваться в глубоко подозрительном незнакомом им месте, перестроиться, чтобы снова
эскимос — так говорят, так можно? — у шлагбаума дивится моей воинственной роже (я и сама ее пугаюсь, в зеркале заднего вида мое лицо предостерегает: первородное зло должно быть немедленно убито), я извиняюсь, чтобы он меня наконец выпустил с территории аэропорта, чирикающей интонацией девочки: «i’ve, you know, i’ve never been in such a big car»[67], он радуется, он понимает: «oh, eeeasy! you just..»[68], тут он делает пьяное движение рукой типа «да ну и хрен с ним, все время напропалую, они уж точно уступят», потом скалит зубы, будто он тупица — как раз потому что он им не является.
«теперь направо, наверно».
«покажи карту, подержи, пожалуйста, карту. Константин! карту, там… там выезд, господи ты боже мой!» он держит карту, но толку от нее никакого, потому что на подробности там, где спенард роуд теряется в Миннесота драйв, поскупились.
«вот тут, тут теперь надо свернуть…» нельзя, одностороннее движение, я потею азотной кислотой, а Константин тихонько развлекается, будто он
да, он меняется: это не Константин, это чистой воды мурун. я даже радуюсь за него, когда понимаю: старикан возле меня отважен и полон сил, он не посрамит своих убеждений, когда предстанет перед машинами врага, через пару дней, чтобы, да, почему, что мы будем
девять часов полета, десять часов разницы во времени: мы приземлились на аляске за час до нашего вылета из Франкфурта, и на мониторе самолета я видела линию смены дат. она ударяет маленьким хлыстиком по острову, который кажется разделанной акулой: ради нас, людей, изгибается время, чтобы вся история
valet parking: это значит, у этого гребаного отеля мы должны освободить нашу телегу, чтобы чувак в ливрее мог отогнать ее в неизвестное место, из которого он или другой раб заберет ее, когда мы скажем.
«сожалею», говорит портье, «комнаты еще не готовы», «здесь всегда так», говорит мурун, и я спрашиваю себя: он тут уже был или это просто такая трогательная вспомогательная реплика, дабы утешить внученьку?
мы сдаем вещи на хранение и в изнеможении шлепаем вниз по 5-й авеню, потом оседаем в «старбаксе».
он покупает местную газету и зачитывает мне, слегка переигрывая непринужденность настроения, что-то там о каких-то сигналах, «любительская радиостанция, написано тут, в редакции, видимо, никто не помнит старых историй, про русского дятла, при том, что именно здесь на аляске… но ты, как физик, ты уж точно», нет, сожалею, моя способность воспринимать улетучилась, мой мозг растекся, будто у ментальной эластичности есть свой собственный закон гука.
даже не вполуха, когда он чего-то там шелестит о «двух лучах», о «скалярном интерферометре», «ты только взгляни», он протягивает мне страницу с прогнозом погоды, он что, совсем не замечает, что мне нужен перерыв? хотя красиво смотрится: оранжевые зоны, синие зоны, холодный фронт в заливе камишак, о чем это должно мне говорить? «смешно пытаться представить себе, что это — совпадение, что сигналы снова застучали именно теперь!»
да не знаю я, ну и что. к чему это, когда ж он прекратит-то, трещотка этакая? потом опять его «интерферометр», он действительно думает, что мне это о чем-то говорит, потому что я же хочу изучать физику, но в данный момент я этого как раз таки не хочу, мне бы только