и еще монологические крупицы про «высокие скопления облаков, их этим можно прямо перемещать, области высокого давления, области низкого давления, что угодно» — «мне угодно», бормочу я, шамкая, «еще такую вот банановую штуку», он дает мне горсть мятых купюр, и я покупаю своему желудку слипшуюся
объясняет он мне: «мы здесь еще целую неделю пробудем, перед тем как поехать в лес», yes, в черный лес оружий, я так устала, дорогой страх, оставь меня в покое, и ты тоже, дорогая скорбь, дорогая тоска, на один вечный невосполнимый час перед
«и мы встретимся с несколькими людьми», «людьми, ах. где ты познакомился?..»
«контакты, переписка, завязываются…»
«что еще за люди?»
«люди, которых осенили, или, если хочешь, покарали, гражданским мужеством, — не социалисты, к сожалению, но гражданский характер показать могут, защитники природы, помощники», щиты, электроды, кокошники, я не слушаю, но мурун в прекраснейшем настроении, можно мне тогда тоже предложить кое-какую тему для
нет, женщина до этого, не запомнилась ли она ему. «какая женщина?», ну та из самолета, которую я чуть в лепешку не раздавила в гараже, «в каком смысле запомнилась?» провоцирующее тупоумие, будто мурун точно знает, что я имею в виду, но не хочет помочь мне выпутаться, мне самой надо все сказать, «ну, там было что-то с… ее… она казалась такой», я думаю о быстром обмене взглядами перед контролем, но воспоминание не оживает, не обретает ясности, перед глазами нет четких очертаний, пожимаю плечами, что уж теперь. мурун возвращается к своей газете, как садовник к грядке, будто новости живые и он всем им обязан оказать должную
ему дали только двухместный номер, за такой короткий срок, не два отдельных — правильно, мы слишком поспешно сорвались, до того как он смог бы все уладить, потому что я совершила преступление, которое можно назвать образцовым; потому что никто не будет меня
лифт, о пожалуйста, не могу больше людей видеть, мне как можно быстрее надо остаться наедине с собой, и псевдорыболов со своей вамп-сучкой в черном лаке пусть поскорее свалит на следующем же номер 1449, как и везде в здании затемненные окна, шторки скорее стекают, как сироп, нежели висят, на коричневатое здесь большой спрос, и в лаунже до этого — сырный свет и очень подходящий к нему сливочный джаз еще больше меня усыпили, когда я и так
хотя бы две кровати, хорошо.
несколько одеял, на которых вышито: «это называется
удобство».
удобство, холопство.
достаем наши шмотки, убираем наши шмотки, в шкафы, на раковину, я все их знаю, его баночки-скляночки, он как прилежный атеист верит в традиционную медицину, в разбавители крови и быстро засыпает, с маской для сна на глазах, я смотрю из окна на тихий океан, которого еще никогда не видела, недоверчиво: ты будешь послушно себя вести, чужая вода, как мое родное северное море и мое радушное средиземное, или ты желаешь клавдии чего-то недоброго? небо выглядит, где я это читала?: как телеэкран, включенный на мертвом канале
мне, глупой устрице, приходится, разумеется, долго расспрашивать на ресепшне, как здесь обстоят дела с ночью; получаю заслуженно убийственную информацию: «только между двумя и пятью часами немножко темнеет, солнце висит низко между горами, тогда мы и включаем наши уличные фонари, на ночь, как в европе, у нас в это время года можно не надеяться».
мурун тихо нахрапывает индейские мелодии для заклинания всемилостивого призрака шакала, на флейте носа, я включаю телевизор, большинство каналов ни в какие ворота не лезут, я остаюсь на одном-единственном, по которому показывают что-то черно-белое. звук я почти выключила, вижу, как люди сидят на праздничном ужине, за длинным столом, как видно, состоялось бракосочетание, невеста с темными волосами и интересной восточноевропейской наружностью; она говорит не много, но заставляет все телеобщество себя боготворить, жених, жгучий лакированный блондин, очевидным образом горд, что заполучил ее. но у барной стойки ресторана, в котором идет празднество, встает ледяная краса, закутанная в дорогие вещи и старую печаль, она внезапно подходит — все смолкло — к праздничному столу и говорит: «moia sestra. moia sestra?» названная объята ужасом, прогоняет чужачку, та растерянно удаляется, что это было? «ту sister» по-сербски, объясняет невеста, но та якобы не ее сестра, она эту чужачку никогда не так я устала, изнурена, готова, я вырубаю ящик и наматываю на голову свитер, я, конечно, похожа на клоуна, но надо загасить это мерцание, этот бледный электрический свет, эту ах я