равнина, вздох облегчения, ширь, бесконечность, и рассеченный край мира тянется ввысь, все деревья-солдаты в белых шинелях, подъездной путь нас манит, зовет, так что я чуть ли не хочу затормозить или лучше всего развернуться и уехать отсюда, взгляд в зеркало заднего вида, в котором все больше, чем кажется, вздох, я покоряюсь, мы прибыли в наше жилище. снег — это вода, которая еще размышляет, стоит ли ей становиться льдом
бледное, пустое место обрамляют заправка «тексако», высокое здание амбарного типа, которое возведено не из стройматериалов узнаваемой формы, а скорее только из своих цветов, грязно-красного и страхо-желтого, и большого металлического котла, наконец, туалет и запущенный, но уютный магазинчик, который называется «gakona stop’n’shop». туда?
«да, там нам дадут ключи», кратко, точно генерал перед битвой, тонкий рот, нахмуренные брови, но ведь плохо же не будет, никогда не бывает, если Константин боится чего-то общественного.
недурно: основательно конченая мамаша с синей шиной на руке, пропахшая шнапсом и несчастьем, дает нам ключи и наставляет своего дидятто, абсолютно искусанного — сплошные красные шишечки на лбу и на ручках, платьице грязное, глазки печальные, мамочка берет его на руки и говорит, надо нажать на «enter», чтобы заявленная нами трансакция состоялась, дитятя находит кнопочку на клавиатуре, и мы узнаем, что запланированные две ночи стоят по 55 долларов с носа — больше, чем договаривались, ну-ну, «а что нам делать, дальше ехать? она явно знает, что у нее в округе никакой конкуренции нет».
«it’s the oysterblue building», устрично-синий, тоже красивый цвет, «between the bam and the gas tank», как уютно, магазин, говорит она, закрывается в шесть и открывается в восемь, там можно выпить свой первый кофе, «if you need anything after the store closes»[123], well, то ключ висит на окне, на полке за дверью лежат туристические буклеты, карты, реклама, путеводители для рыбаков, пол сырой, но не от мытья, хозяйка, хи-хи, вострит ухо к существу, что слева от нее в темной кладовке за облупленной стеной упорно что-то скребет и шебуршит — там, вероятно, засаливают остальных детей, потом она нагло на меня таращится, поскольку знает, что Константина меньше моего трогает состояние этого заведения, вечно ведь одни только бабы обращают внимание на декор, но все наоборот: мне наплевать, я еще только вчера абитуриенткой была, а сегодня я рыжая зора из остросюжетного детектива, меня уже ничто не шокирует, она еще раз взглядывает на меня, теперь мне кажется, пока мурун заполняет какие-то бумажки, что она меня, скорее, осматривает, проверяет, сколько я вешу, чего стою, от этого мне — ничего странного — срочно хочется покурить, я уже хочу выйти без ответа и привета, когда слышу, как она шуршащему, лопочащему нечто, которое как раз прогорланило «wassup, уа need nything?», хрипло цедит в ответ: «уа won’t believe it, harry, there’s another one»[124].
мурун отрывается от свой писанины, его взгляд встречается с моим, мне следовало бы отвернуться или, как хотела, выйти попыхтеть — что он знает? что я знаю? о чем говорит эта женщина: еще одно, еще один, еще одна? наниди, мара, пропавшие дочери лира, я точно с катушек съехала, если б он знал, что я вижу себя в разных образах, с различными именами, рисующей заструги и мурун снова берется за ручку и говорит мне: «гм, клавдия, ты, случайно, не знаешь мой индекс?» то есть он не от замечания ксантиппы насторожился, а просто затрял на графе, которую не мог заполнить? я говорю ему его индекс, как можно медленнее, и дрожащими онемевшими пальцами высвобождаю сигареты из пальтишка, выхожу из барака, вдох, выдох, сигарету в рот, зажигалку из брюк, сапожочки, цок-цок, вниз по деревянному крылечку.
передо мной на парапете сидит чернозобик, ну, не совсем, конечно — что это за птичка, я определить не могу, в любом случае беженец: уставился на меня малюсенькими глазками, сверкающими в коричневой перьевой оправе, и опускает клювик, чтоб я знала, ничего дурного он мне не хочет, беженец: у него явно было гнездо, его отняли, теперь он изгнан из своих краев, ни документов нет, ни индекса, обдаю его сигаретным дымом, он думает, что бы это значило, ничего не придумывает, улетает.
мурун стоит рядом со мной: «пошли, возьмем чемоданы».
«ты свой сотовый террориста уже включил?»
«завтра утром, клавдия», гонит он меня с места, «только завтра утром».
снег перестал, он лежит жалким тонким слоем на замерзшей земле, на навесе бензоколонки и ядовито-зеленом газоне, куда податься с нашим хламом? мимо вони и сарая, значит, на край опушки, или даже промеж солдат-деревьев? было бы мрачно, тесно, удручающе. за углом сарая всё, однако, подчистили; «один из тех редких случаев», радуется мой безумный лучший друг, «когда то, что видишь за фасадом, выглядит отраднее, чем…»
123
Это устрично-синее здание… между амбаром и заправкой… если вам что-то понадобится, после закрытия магазина…
124
Чего такое, те чё-то надо?. Ты не поверишь, Гарри. Тут у нас еще один/одна/одно