«но такими земными рентгенами, как сам haarp…» «томография, о’кей… но само место, даже если его обнаружить, практически недоступно всем, у кого нет схем, — ни газ, ни радиация, ни химическая, ни биологическая атака не смогут…»
«да, понимаю, ты права».
«ты имеешь в виду… твой дедушка? дилетантство», я киваю, надеюсь, в этом есть хоть капля гнева, верно: наша маленькая фото-шпионо-миссия никогда бы
сначала я не хотела пробовать, но наниди права: это немного смягчает спазмы везде, в теле и на душе, да и вкусно.
еще три дня назад я даже подумать не могла, что поднесу к губам какую-то бутылку без этикетки, из горлышка которой так сильно воняет, и стану потом глотать эту муть, я кажусь себе — после дебрифинга — одной из этих девочек в африке, малолетних солдаточек, втянутых в непонятно что, из которого они даже не знают, выберутся ли живыми, воюющих за сотоварищей, которых они не знают и узнать которых нет времени, ухх. крепко-то как.
«из чего это?»
«апельсиновая кожура, хорошего года — 1947-го, кажется».
«о’кей, я готова, вторая часть».
она сворачивает карты, садится, по-военному выпрямив спину, предупредительно говорит: «ты будешь видеть… и узнавать вещи, которые в принципе нельзя видеть и знать».
«галлюцинации?»
«вроде того. это…»
«часть защитных механизмов установки?»
«нет. побочный эффект ее работы, один из многих, ее работа сама по себе влияет на…»
«а люди, которые там сидят, их это никак не затрагивает? или у них есть защита, которой нет у нас?»
«ты имеешь в виду наголовники или что-то типа фольги? забудь, нет, там, куда мы пойдем», я припоминаю, она мне эго показывала на планах, «люди не ходят, когда посылаются волны, это одна из причин для выбора этого пути, чтобы… мой… чтобы нанести вред, который мы нанесем, когда они нас обнаружат, то охранников, бегущих за нами, охватят те же дезориентирующие эффекты… и хотя они и предупреждены, как ты и я, их… конституция слабее, мы более… неуязвимы».
она пробует это слово на вкус, не уверена, говорят ли так еще сегодня.
«старомодное выражение, но я понимаю, что ты хочешь сказать: защищены, привиты, как это так?» «потому что мы уже всю свою жизнь проводим с чем-то, что очень… сродни этим машинам, работаем как они. у нас в голове есть то, чего нет в головах других людей, для нас не будет ничего необычного, только marginally… немного сильней, и внушительней. будто мы, you know… насмотрелись черно-белого кино, а на территории haarp потом вдруг… well, всё в цвете».
я знаю, что сейчас ночь, потому что наниди приглушает свет, возможно, только ради меня; невероятно, что в начале пятидесятых уже были регулировщики яркости, хотя, возможно, это более поздние модификации.
я слишком долго и безрезультатно думаю о том, что могло бы случиться, наниди говорит, Константин слишком много хотел сделать на свой страх и риск, поэтому и пустился в эти международные детские козни, а так как у «служб», кем бы они ни были, и так «другие заботы» были, говорит наниди, то его пустили на самотек, «но в итоге, впечатлившись продвижением мероприятия, которое затеял его друг доктор, набросали заключительный план, поэтому я здесь —
я должна была переманить тебя, и по возможности его. службы не хотят обличать haarp, они не полагаются на благодатное влияние разоблачений…» нет, они просто хотят как можно более основательно вывести из строя эту штуковину, если получится, то полностью «снять с сети», какой сети? наниди знает много, говорит мало, как раз то, что я, по ее мнению, должна знать, — и именно поэтому я все же думаю, что если б я не последовала ее совету, в гостинице в анкоридже, а вместо этого с открытым забралом всю эту конспиративную хрень просто-напросто
она разговаривала, я слышала, и — голос другой? речь шла о тестах, поездках, галлифрее или
«с кем… скажи-ка, там есть телефон внизу, он работает?»
«приходил друг твоего деда, он сожалеет, но не может помочь».
«приходил, сюда?… доктор? приходил? ты же была… там, где запасы, наши супы и эм-м…»
«он приходит и уходит, на этот раз он ушел и больше не придет».
«очаровательно, рука помощи!»
она пожимает плечами: «у некоторых больше дел, чем
у нас. и поважнее».
приходится проглотить, а иначе что толку, глотаю.
«гех хен ишеш эгнаро, эгнаро, эгнаро, эг… гех…»
после завтрака начинает моросить, угасающее дыхание, которое не хочет кончаться, это страшнее всего, что я слышала, и звучит так, будто прервется нескоро, спустя несколько минут я не выдерживаю и действительно иду в коридор, как и хотела наниди, иду вперед, иду назад, скрежеща зубами, думаю о всем что ни попадя, пытаюсь подумать о чем-нибудь успокаивающем: художества мамы, ворчанье папы, все номера телефонов, которые знаю, номера сотовых, штефани, ральф