И я, хоть что сулите —
Мы — такие, —
Как не сменяю
Город на село,
Так тверд
В моем пристрастии к России —
Не повезло
Так уж не повезло!
«Я был с семнадцати при деле…»
Я был с семнадцати при деле —
Я увлеченно воевал,
И напрягался на пределе,
И через край переливал.
Потом, когда войны не стало,
И мы приехали с войны —
Мы были люди из металла
И рядовые пацаны.
Когда свалилась эта глыба,
Подрастерялся я слегка,
И воздух ртом ловил, как рыба
На дне рыбацкого дубка.
За напряженку голосую,
Мне надо, чтобы я гудел!
Когда вполсилы — я буксую,
Мой средний уровень — предел!
«Кашляет земля…»
Кашляет земля.
Температура
В месте кашля
Солнечной сродни!
Плавится в бетоне
Арматура,
Десять тысяч градусов —
В тени.
Эта нефтяная эпопея,
Вечное движение колес!
Дышит,
Задыхаясь и потея,
Кашляет земля.
Туберкулез.
«Не могу причинить…»
Не могу причинить
Ничего вам хорошего —
Дни так быстро
Бегут на закат!
Ощущаю себя
Старым фруктом
Из прошлого,
В лучшем случае —
Это цукат.
А весь город увешан
Моими плакатами,
Я опять затеваю игру!
Напишите мне,
Кто не объелся цукатами:
Дабл-ю. Дабл-ю. Танич. РУ
«Он мне когда-то за трояк…»
Он мне когда-то
За трояк
Перекрывал стояк
И ставил кран,
И был немножко пьян,
И был для несантехников,
Для нас,
Неуважаем,
Как рабочий класс.
Все тот же дом,
Все тот же кран,
Все тот же ЖЭК,
Но в нем теперь
Он — первый человек.
Я понимаю,
Как я был не прав
Насчет его
Первостатейных прав!
Сижу, пишу,
А кран течет, течет —
Кому — почет?
Сантехнику — почет.
«Мы прокатились по Европе…»
Мы прокатились по Европе —
Женева — Линц — Брюссель — Париж!
Но с автобана, на галопе,
Чего там есть, не разглядишь.
Из европейских впечатлений
Одно осталось на лету —
Что два десятка поколений
Слепили эту красоту.
А так, по частностям, достало,
С учетом автоскоростей, —
Девицы красного квартала,
Музей «Д’Орсе» среди путей.
И тот, со стейками, подвальчик,
И неприличный экспонат —
Брюссельский писающий мальчик,
Урологический плакат.
«Этот миг я запомнил…»
Этот миг я запомнил,
А может быть, акт,
Вечно новый
И ветхозаветный,
Потому что есть Он и Она —
Это факт —
Не бывает любви
Безответной.
И когда ты не против
Была и не за,
Но уже в состоянье улета,
Я сказал, как Адам,
Опустивши глаза:
«Что — не знаю,
Но надо же
Делать с ним
Что-то?»
Стишок
Я помню — шла вторая книжка,
И в ней такой один стишок,
Как я, остриженный парнишка,
Попал в армейский пищеблок.
Как на картошке бородавки
Ножом, как скульптор, обирал —
Чтоб на положенной добавке
Я чьей-то пайки не украл.
Сказал редактор, не краснея:
— Давайте снимем ваш хорей —
Здесь психология еврея,
Ну, надо вам, что вы — еврей?
Прошло сто лет,
Я так и прожил,
Куска чужого не украв,
Но вдруг подумаю: а все же,
Быть может, был редактор прав?
Теперь-то я живу нескромно,
Но по инерции скорей
Картошку чищу экономно,
Как скульптор, да,
И как еврей.
«Как привяжется размер…»
Как привяжется размер,
Хошь — не хочешь,
Как трамвай, бежишь,
А с рельс
Не соскочишь.
Он и сам себе слова
Выбирает,
А закончатся слова —
Умирает.
И когда ты все сказал
В полной мере,
Он и точку
Ставит сам,
В том размере.