— Ты что? — сказал он.
Я молча пошел к раскрытому окну.
— Ты что! — крикнул Жора и рванулся было ко мне.
Я не сомневался, что он сильнее меня, но в груди моей все клокотало, и я в ту минуту, рухни потолок на голову, не испытал бы никакого страха... Я повернулся и сказал:
— Не подходи! Слышишь?
Я очень тихо произнес эти слова. Так тихо, что даже сам их не услышал, а только почувствовал, что именно эти слова произнес. И Жора не подошел. Он стоял и смотрел, как в моей руке подрагивает графин и тонкая, прозрачная струйка, булькая, вытекает из его горлышка за окно.
XVIII
Строки из газеты
«На Турыше широким фронтом ведется строительство моста для будущей автострады. Многолюдно и шумно сейчас на обоих берегах. Гулкие удары дизель-баб несутся с реки. Правый берег уже одевается в бетон. Забита эстакада под копер, смонтированы подмостки... Бригада Сигуладзе готовит сваи под речные опоры...»
Это строки из газеты.
Я читаю, перечитываю и удивляюсь, как все просто выходит: «Широким фронтом... берег одевается в бетон... забита эстакада...». Как будто все шло по маслу: сваи послушно пронзали землю и чин чином становились на свое положенное место, берег одевался в бетон, люди работали рука об руку — и никаких конфликтов, никаких трудностей.
И все-таки скупые газетные строки радовали меня. Я носил газету в кармане и при случае доставал.
— Читали? Тут вот про нас напечатано...
— А ты чему радуешься? О тебе ж тут ни одного слова нет.
Меня это не обижало. Тем более что обо мне все-таки было написано.
— А вот слушайте: «...Гулкие удары дизель-баб несутся с реки...». Это о нас обо всех и обо мне в том числе.
Удары дизель-баб звучали теперь для меня, как песня, как неповторимая музыка. И пусть слушают эту песню и небо, и река, и лес, и все вокруг, что радуется, дышит и живет вместе со мной. Я поднимаюсь по металлическим скобам копра и ору что есть мочи:
Ну, положим, река-то не очень большая. Но разве это имеет значение?
Сегодня я не могу не петь, потому что я работаю, строю, потому что руки мои многое умеют и многому хотят научиться. И еще потому, что рядом много хороших людей... Очень много! «Построим мост — обязательно надо съездить в Москву, — думаю я. — Возьму отпуск и поеду». И еще есть у меня одна думка, о ней пока никто не знает: хочу попросить у Демина горсточку цветочных семян.
И еще одно не дает мне покоя. Вечером, сидя на берегу, я услышал два знакомых голоса. Сильва и Виктор! Это было для меня потрясающим открытием. Ведь ничего между ними, казалось, не было. И вдруг:
— Сильва, выходи за меня замуж... Я не шучу. Я серьезно.
— Чудак, кто же так решает серьезные вопросы?..
— Не знаю, как решаются эти вопросы. Мне их не приходилось решать. Наверно, каждый по-своему решает...
— Боже, какой ты чудак!.. Впервые ведь встретились...
— Впервые?! Мы с тобой каждый день встречаемся. Да еще по нескольку раз в день.
— Так то по работе. Нет, все равно это несерьезно, Витя, и я тебе ничего сейчас не скажу. Ничего! Нельзя так. Не могу я так.
— Когда скажешь?
— Настаиваешь?
— Да.
— Хочешь, через месяц скажу?
— Нет. Завтра.
— Не могу я так, Витя... Ну, хорошо, через полмесяца.
— Завтра.
— Боже мой, какой ты упрямый! Но ведь я могу тебе сказать «нет».
— Дело твое. Значит, завтра?
— Хорошо, я подумаю... До завтра.
И теперь эта мысль не выходит у меня из головы: «Что скажет Сильва?» Я ложусь спать, но сон не приходит. И мысли мои как бы отодвигаются назад, и я, волнуясь, заново переживаю уже прожитый день...
XIX
У меня нет биографии
Готовили к подъему второй копер. Установили лебедки. Металлической паутиной протянулись вверх тросы... Они вздрагивали на ветру и звенели, как струны. На земляной насыпи, точно на КП, стоял главный инженер. Ветер раздувал полы его плаща, швырял в глаза колючую пыль.
— Где тормозные... тормозные лебедки где?! — хриплым, рвущимся голосом кричал главный инженер.
— Есть лебедка, — отвечал бригадир монтажников, высокий скуластый парень. — А тросов нет. Не сниму же я с себя ремень.
— Надо будет — снимешь! — сердился инженер. — Воронков!