На противоположном берегу напряженно гудели тракторы и раздавались чьи-то голоса. Слов невозможно было разобрать, голоса доносились сюда без слов, как пустые звуки. Я уходил от этих пустых звуков, от этого нудного дождя, от этих наскоро сколоченных домиков без сожаления.
V
«Я по поручению...»
Встреча была неожиданной.
— Рита?!
Она останавливается передо мной в брезентовой спецовке, в резиновых полусапожках, удивленная и радостная. Еще бы: такая встреча!
— Привет! — говорит она весело.
— Здравствуй... — Растерянно, как дурак, я топчусь на месте.
— Вот и встретились. В гости к нам? — И вдруг она заметила чемодан и спросила, наверное, боясь, что предположение может оправдаться: — А это зачем? А?
Она ничуть не изменилась, осталась прежней вместе со своим «а».
— Это так, — говорю я, краснея. — По делу приехал... — Я отчаянно ищу выход из этого глупого положения и вру напропалую. — Я по поручению ребят... У нас, знаешь, красный уголок открыли, а там ничего нет... Шахмат нет, шашек нет... Вот я и приехал. По поручению...
Рита облегченно вздохнула.
— А я другое подумала... С чемоданом ты — вот и пришла в голову глупая мысль. Извини. А шахматы мы найдем.
Мы шли рядом и разговаривали о разных пустяках.
Дождь неожиданно перестал. Солнце высыпало в прозрачные лужи множество золотых искр. Такие же солнечные искры горели в Ритиных глазах, и все лицо ее от этого светилось. Может, я немного преувеличиваю, но совсем немного. Рита и в самом деле была в этот день какой-то необыкновенно красивой. Приятно было с ней идти. Казалось, все смотрят на нас и умиляются:
«Какая девушка идет рядом с этим молодым человеком! Подумать только, какая девушка!»
— Боже, ты насквозь мокрый! И кто это выдумал у вас в такую погоду за шахматами?
Рита говорила сердито, а лицо у нее было веселое, и глаза по-прежнему искрились. Я расхрабрился.
— Ерунда — погода! Дождя бояться — в лес не ходить...
Говорил одно, а думал о другом: «Поезд пойдет на Новосибирск через полтора часа. Успею еще».
— Хороший красный уголок у вас? — спрашивала Рита.
— Очень хороший... просторный и... танцы каждый вечер под радиолу... Вот только с шахматами у нас пробел...
«Если сумею вырваться от нее, уеду без билета. Только бы вырваться».
— Ты шахматист?
— Да так... не Ботвинник, конечно, но, в общем, ничего играю.
— А помнишь буран? Помнишь, как ты мне помогал снег отбрасывать?
— О, конечно! Буран и теплый снег...
— Теплый?
— Теплый, — подтвердил я. — А что, разве не бывает?
— Когда снег теплый, он тает, — сказала Рита.
Открытие! Мне не хотелось об этом больше говорить, и я спросил:
— В Москву не собираешься уезжать?
— Думаю, конечно. Только не насовсем. — Рита вспомнила что-то веселое и улыбнулась. — А мама зовет меня обратно. Папа — оптимист — вдохновляет меня на ратные подвиги, а мама зовет домой... Чудачка! Она считает меня все еще маленькой. Хочешь почитать письма? — вдруг спросила она.
Я пожал плечами: почему же хорошему человеку не сделать снисхождение. Рита достала из кармана два конверта и протянула мне.
— Читай. Секретов тут нет.
Читаю:
«Родная моя девочка, здравствуй!
Сегодня видела тебя во сне. Будто ты собираешься на выпускной вечер... Как это было давно, и жаль, что все это уже позади! Мне кажется, это были самые счастливые дни в нашей жизни. И я все беспокоюсь о тебе, каждое утро слушаю сообщения о погоде и уже прочитала о Сибири две книги... Страшно подумать, что ты живешь там, где когда-то было место ссылки — тайга, глушь, дебри непролазные...
Боже мой! Страшно подумать еще и потому, что тебя никто не посылал, а поехала ты все-таки по своей глупости.
Встретила на днях Лелю. Она не поступила в театральное и пошла на завод. Привет тебе передавала.
Боже мой! Какой-то сумасшедший век! У меня от разных дум голова идет кругом. Атомные станции, спутники, ракеты... Дети уезжают за тридевять земель, будто в родном доме им места не хватает. Ритуся, моя родная, приезжай. Слышишь, немедленно приезжай! Сдашь в институт. И все у нас будет опять хорошо...»
«Ритуся, здравствуй!
Получил твою записочку. Рад за тебя безмерно. Ты уже самостоятельный человек. Таким краном управляешь!
Вспомнил свою молодость и, честное слово, позавидовал тебе: ведь я в твои годы о такой профессии и мечтать боялся. Это потом, позднее, все пришло...»
— Разные они у тебя, — сказал я, возвращая письма, и вздохнул: интересно, какие были у меня родители? Это же вообще черт знает что — не знать своих родителей. Может, и не было их у меня? Святая наивность.