Во второй половине дня на праздничную площадь заявляется господское семейство. Его милость и ее милость, а больше никого. Ариберт и Дитер наконец-то уехали в университет, фрейлейн до сих пор совершает свадебное путешествие и находится сейчас в Париже. Его милость и ее милость вышагивают под ручку через толпу. Толпа с готовностью расступается перед ними, и только подвыпивший шахтер не двигается с места.
— Мы все платим налоги, — бормочет он коснеющим языком и смотрит покрасневшими глазами на господскую чету.
Он мерит ее пристальным взглядом — с головы до ног и с ног до головы. Милостивый господин принимает все это за шутку. Во всяком случае, он благосклонно улыбается и под руку с милостивой госпожой обходит сторонкой неустойчивого шахтера. Шахтер сжимает в кулак правую руку и тоже хочет развернуться, но от резкого движения падает на песок и лежит там, дрыгая ногами. Окружающие визжат от смеха. Шахтер поднимается и делает несколько шагов вперед. Возможно, он хочет погнаться за господами, но те уже скрылись в толпе.
В остальном же его милость видит лишь веселые лица. И сам он, и его супруга от души рады тому, что их рабочим так вольготно живется. Музыкальная капелла в зале наяривает танец. Господская чета некоторое время наблюдает за мужчинами, которые хотят пробиться в короли кеглей, что сообщает еще большую значимость и самим мужчинам, и их занятию. Некоторые поплевывают в ладони, прежде чем взяться за шар. Другие прямо сворачивают себе спину, если шар уже катится. Они испытывают бесконечную гордость, когда ее милость издает по этому поводу короткий и сухой смешок. Потом милостивый господин и милостивая госпожа некоторое время заглядывают в зал через заднюю дверь. Здесь роль распорядителя взял на себя лейб-кучер Венскат. Едва завидев господскую чету, он взлетает на сцену, где расположилась капелла. Туш! По залу раскатывается гром — то Гримка бьет в большой барабан.
— Почетный танец для наших дорогих гостей, для милостивого господина и его высокочтимой супруги. — Голос у Венската срывается от усердия.
Молодежь хватается за руки, образуя круг. Круг растягивается до самых дверей, чтобы охватить господскую чету. Его милость небрежно отмахивается, делает легкий поклон, адресуясь к молодежи, а потом шепчет на ухо одному из работников:
— А ну, кликни мне Венската.
Венскат подбегает с потным лицом. Милостивый господин начинает что-то ему нашептывать. Венскат оборачивается к толпе и кричит:
— Танцуют все!
Господин и госпожа возвращаются в сад.
— Чего он тебе сказал? — спрашивают у Венската.
— Хочет поставить нам выпивку… Можешь не волноваться, раз обещал, значит, поставит.
Немного спустя на танцевальной площадке появляется винокур с пятью бутылками картофельной водки.
— Я ж вам говорил, что поставит! — ревет на весь зал Венскат. — Как я сказал, так оно и будет.
Пять бутылок буквально вырваны у винокура из рук. Но глаза Вильма Тюделя видят все, от них не укроешься. Он недоволен, что милостивый господин покупал водку не у него. А милостивый господин знает, почему он покупал водку в другом месте. Но Вильм Тюдель поднимается на сцену и, заказав новый туш, кричит угрожающим голосом:
— Распивать в зале принесенные с собой напитки запрещается! Я, между прочим, плачу налоги.
— Эка важность, мы и на площади выпьем, — ревут ему в ответ.
— А на площади у меня тоже есть стойка. Я на вас донесу за ущемление торговых интересов.
— Эх ты, задница! — ревет чей-то пьяный голос.
Мужчины, запасшись дареными бутылками, теснятся к дверям. За ними следует целый рой алчущих.
— Перерыв на пятнадцать минут! — поспешно выкрикивает со сцены парикмахер Бульке. Он и его товарищи откладывают инструменты. Шуцка Трубач в два счета спрыгивает со сцены, музыканты тоже бегут за обладателями бутылок.
С шумом и гамом катится толпа по Михайловой площади. На краю площади стоит крытый соломой овин. Овин не принадлежит Вильму Тюделю, это собственность одного бедняка-крестьянина. Они отпирают дверь, усаживаются в воскресных костюмах на пыльную, убитую глину и пускают бутылки по кругу. Хозяин бранится и топает ногами. Он опасается, как бы курильщики не подожгли ему овин.