— У него глаза, все равно как у кобчика. Он всегда… всегда, когда меня сажали на «вшивую скамью», таращился, бывало, на мою голову. Когда я вижу эти глаза, мне хочется в них плюнуть.
— Скандала не устраивал?
— Нет, но выспрашивал досконально, есть ли у меня работа и вообще про все.
— А ты ему сказал, что уходишь со мной?
— Нет, я ему малость присочинил, я сказал, что хочу работать неподалеку от матери, чтобы можно было ее навещать.
— Об этом я даже и не подумал.
— А он только и сказал: «Ну что ж, это можно понять». И даже вроде как растрогался. Он врет, врет каждой своей гримасой. Только глаза эти ястребиные не врут.
— А меня он отпустил без всякого. Я через каждые два слова говорил: «Господин учитель» да «господин бургомистр». Они ведь все не шибко умные.
— У старой Шнайдерши двор-то, наверно, пойдет с молотка.
— Теперь такого не бывает.
— Разве не бывает? Интересно, а Марию эти обновители тоже успели обработать? Я имею в виду Шнайдерову Марию.
— Да, женщины, женщины, — говорит Блемска и останавливается. — С женщинами оно такое дело… Им еще надо многому научиться. Они пока как тени. Им еще надо обрести свое лицо. Нам всем еще надо многому научиться и обрести свое лицо…
Они взобрались на вершину холма. В деревне звякают ведра с пойлом. Ревет корова.
— Теперь Гримка будет поить волов.
— Да, волы, волы… Для упряжки всегда нужно троих…
— Хороши яровые в этому году…
— Таковы люди… Ты радуешься, что у кого-то другого будет хороший урожай. Наш милостивый живодер заглянет осенью к себе в кошелек и сразу увидит — хорошие были яровые или нет.
— Вот удивится господин конторщик, что я к нему больше не хожу.
— Конторщик? Ах, этот… Ничего не скажешь, не повезло тебе с отцами, ох, не повезло!..
Круглые, как у сурка, глаза Блемски останавливаются на Лопе. Вокруг носа прыгают едва заметные, многозначительные улыбочки.
— Ну, давай, пора двигаться вперед.
Лопе задумчиво смотрит на тележку.
— Я один раз Мальтену все выложил. Я повторил ему все, что говорил мне ты.
— А что я тебе говорил?
— Пройдет тысяча лет… И никто не сумеет понять, почему мы так жили.
Блемска качает головой.
— И ста не пройдет — вот как тебе надо было сказать!
Он пригибается и налегает на оглобли. Тележка, покачнувшись, трогается с места. Лопе больше не оглядывается. За ближайшим поворотом дороги обоих скрывает лесная сень.