— Что с отцом? — спрашивает Труда.
— С отцом? А что с ним может… Ну да, конечно… С отцом… — И мать уже снова за дверью.
— Может, он свалился в пруд, — говорит Труда и хлопает в ладоши. — Тогда он придет весь мокрый и забудет про свою бойню.
Лопе видит, как за окном торопливо снуют люди. Один раз он слышит что-то похожее на гудение грузовика. Большая шляпа овчара Мальтена проплывает, покачиваясь, мимо окна. Высокий лоб Фердинанда раздвигает тяжелый летний воздух.
Четыре часа. Длинней становятся тени от яблонь в огороде. Труда и Элизабет играют в магазин пустыми колосками из соломенного тюфяка и сосновыми шишками из деревянного короба. Скоро пять. Наконец слышится гул множества шагов, неясный рокот голосов, кто-то произносит:
— Нехорошо, что у него рука так свесилась. Она по земле волочится.
Тут уж Лопе бежит к дверям.
Трое мужчин несут кучера Мюллера, один — за голову, двое — за ноги. Кто-то широко распахивает кухонную дверь у Мюллеров, словно к ним в гости пожаловал великан. Трое опускают Мюллера на кухонный пол. У Мюллера коричневато-синее лицо, а язык торчит между зубами, словно хлебная корка. На нем сидят мухи. Глаза Мюллера повязаны платком. Люди набиваются в кухню, словно на праздник. Лопе и девочек оттирают в сторону. Кто-то составляет рядом все наличные стулья и табуретки, кто-то другой приносит доски и настилает их поверх стульев. Мюллера кладут на эти доски. Парикмахер Бульке пытается сложить руки Мюллера на животе, но когда он отворачивается, одна рука, негнущаяся, как палка, соскальзывает вниз, и Лопе слышит, как ногти Мюллера царапают по каменному полу.
— Надо их связать, — говорит кто-то.
Бульке пытается запихнуть высунутый язык Мюллера обратно в рот. Со стороны это выглядит так, будто он чем-то насильно кормит Мюллера. Одна из женщин отгоняет фартуком мух, которые садятся на тело.
По кухне расползается неприятный запах. В углу молча стоит Фердинанд.
— Он умер? — спрашивает Лопе.
Фердинанд кивает.
Мать встревожена:
— Скажите мне, люди добрые, куда подевался мой старик?
К парикмахеру отец ходил вместе с Мюллером.
— Хотите верьте, хотите нет, — говорит Бульке, — только у меня оба они были еще трезвехоньки. — Он связывает руки Мюллера, как для молитвы.
— А потом прямиком потопали к Тюделю, — сообщает фрау Венскат.
— Ему ж у Тюделя ничего не отпускали, — говорит фрау Бремме и кашляет дребезжащим кашлем.
— То-то и оно, — комментирует лейб-кучер Венскат, — они загодя уговорились. Мюллер, — и при этих словах Венскат торжественно обнажает голову, — Мюллер дал свои деньги Липе, а Липе потом заказал на двоих и сделал вид, будто угощает Мюллера. — Венскат снова приподнимает шляпу. — Тюдель ничего не мог поделать.
— Да, но куда делся Липе, когда они оба набрались? — спрашивает кто-то.
Тут выясняется, что смотритель Бремме видел, как оба слонялись неподалеку от пруда. Он еще прочитал им по этому поводу Нагорную проповедь. Липе Кляйнермана — как и всегда во хмелю — обуяла гордыня, и он сказал: «Захочу и пройду по водам, через пруд, стало быть. Нынче у нас воскресенье, тут мне никакой смотритель и никакая сволочь не указ». А кучер Мюллер стал при этом тихий и маленький.
— Он плакал, — продолжал смотритель, потому что все взгляды устремлены теперь на него, — плакать плакал, но ведь кому могло прийти в голову, что он… Я же хотел как лучше. Я же думал о жене и детях.
— А с чем мы остались теперь, боже милостивый, — рыдает фрау Мюллер, прижимая своего отпрыска к грубой куртке из мешковины. — Старшие-то пристроены, а вот малыш! Ну какая вам забота, пьет он или нет? В конце концов это мое дело и больше ничье. А он был хороший человек… Да, да, очень хороший, могу повторить еще раз. Получше иных прочих, которые здесь стоят.
Венскат пытается успокоить фрау Мюллер, а Бремме потихоньку шмыгает за дверь, и фрау Бремме, словно тень, следует за ним.
— Мне от этого толку мало, пока я не узнаю, куда подевался мой старик, — говорит мать. — Дети, ступайте домой, — приказывает она, а сама уходит в деревню.
С тех пор как управляющий последний раз застукал Бремме в амбаре, когда тот насыпал себе в мешок зерно для покрытия долгов за жевательный, а также курительный табак, он решил хранить ключи от амбара у себя. Поднимать крик управляющий не стал. «Да и не мог, — объясняет смотритель булочнику, — я сам помогал ему тащить мешок с зерном в Ладенберг, туда, где он купил себе большой письменный стол».