— Я больше играть не могу! — И Лопе бросает карты на шапку.
— Эка важность! Я дам тебе взаймы тридцать пфеннигов. Вот увидишь, тебе повезет. На чужие деньги всегда выигрывают, — уговаривает его с мудростью взрослого Клаус Тюдель.
Лопе прикидывает: если он просадит и эти тридцать пфеннигов, у него будут долги. А долги все равно как вши: они размножаются за сутки, сказал однажды отец. С другой стороны, если подумать: достаточно сделать на три веника больше, продать их так, чтобы мать ничего об этом не узнала, — и он сможет вернуть долг Клаусу. Лопе берется за карты.
— «…Будьте покорны правителям, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро». Истинно, есть немало среди немецких мужчин, которые больше не повинуются правителям, но ведь и правители посылаемы богом, как учит нас апостол. Для чего же они посылаемы, любезная моя паства? И на этот вопрос апостол дает нам ясный ответ: для наказания преступников и для поощрения делающих добро. Когда соседние страны тщатся посрамить наше немецкое отечество, наш богобоязненный, свободный народ, так что наши правители, внимая божьему гласу, выступают в поход против угнетателей и осквернителей, попомните, что и сам господь призывает к наказанию преступников и к поощрению делающих добро. Правители же назначены властью, они призваны доводить до нас приказания, которые издает власть, руководствуясь волей божией. Таким путем божий зов достигает наших ушей. И когда он достиг их, мы не должны колебаться, а, напротив, должны с радостной готовностью, отбросив все сомнения, которые нашептывает нам сатана, выполнять приказания начальников…
— Сорок, — объявляет Альберт Шнайдер. В пылу игры он выкрикивает это так громко, что его можно услышать и внизу, в нефе. Люди, сидящие на скамьях, поворачивают головы. Клаус Тюдель поспешно собирает карты и прячет их в шапку. Альберт бросает сложенные карты под скамью. Из-за органа появляется учитель. Он бросает ястребиный взор в темную нишу, где сидят наши трое. Глаза его полны холодной угрозы. Пастор тоже устремляет свой моргучий взгляд в полутьму хоров. Трое картежников сидят, молитвенно сложив руки.
— Вот это было дело, — отдувается Клаус Тюдель.
— Как вспомню, смех берет.
И все трое смеются.
— …Нет нужды искать примеры далеко за пределами нашей страны, достаточно глянуть вблизи, чтобы увидеть, чем это кончается, когда какой-нибудь народ перестает повиноваться своим начальникам. Это кончается голодом и разрухой. Если один человек вообразит себя равным другому, если не станет больше почтения перед начальниками и правительством, куда это заведет нас, дорогие мои прихожане? Никто не желает выполнять грязную либо тяжелую работу, но ведь кто-то же должен ее выполнять, чтобы процветала жизнь человеческая?! Подобно тому как и растение не могло бы дать цветка, не будь грязи на его корнях. А каковы плоды стремления к абсолютному равенству между людьми? Мы каждодневно видим это собственными глазами, читаем об этом в газетах. Народ гибнет, умирает от голода — и это в плодороднейшей из стран Европы. Ширится падение нравов, брак как священное божественное установление уступает место пагубе свободной любви, воцаряется смешение человеческое.
Внезапно просыпается булочник Бер. Он крепко спал и, должно быть, увидел во сне, что у него подгорели булочки. Теперь же он оглядывается по сторонам, словно ищет глазами противни, и чертыхается, наткнувшись на спинку скамьи.
— …Так давайте же воспримем слова апостола в сердце свое, давайте же проникнемся его призывом, который, пройдя сквозь века, сохранил истинность свою и в наши дни. Будем же христианами, подобно тем, что были первыми, чтобы божья благодать снова почила на нас. Аминь.
Вступает орган. Карлина Вемпель вскидывается, будто ее ужалила оса. Пение, колокольный звон, звякают пфенниги о тарелку для пожертвований. Парикмахер Бульке бренчит связкой ключей. Запах жаркого доносится из пасторского дома. Прихожане выходят, словно из темной пещеры. Их ослепляет солнечный свет. Они щурятся. Мужчины раскуривают трубки, женщины болтают, сбившись в кучки: