— Говорить говорил и сегодня еще говорю, но не может один человек на свой страх и риск восстанавливать попранную справедливость. Тоже мне сорока-воровка. Нет, это делается совсем по-другому, но сегодня мы об этом толковать не будем. Заглотайте сперва пару-другую картофелин. Вон дети уже трясутся от голода.
Блемска берет на руки Элизабет и подходит с ней к окну.
— А куда запропастился Липе? — любопытствует он.
— Да не приставай ты ко мне с этим пьянчужкой! Куда ему деться, господи, хоть бы кто его вздул как следует, — смеется мать неприятным дребезжащим смехом. — Сегодня он пьянствует знаешь за чей счет? И не поверишь: за счет полиции.
— Не пойму я вас, — серьезно говорит Блемска и подносит Элизабет к столу. — Вы еще и мальчишку готовы запродать здесь в рабство. Этому старому хрычу за его сладкую улыбочку вы доставляете рабов прямо на дом.
— Неужто мальчику раздетому-разутому идти в шахту? — спрашивает мать. — Из каких достатков нам его собрать?
— Ничего, походит три недели в деревянных башмаках, а там, глядишь, и заработает себе на ботинки. А уж старому барину вы вставите хороший фитиль, можешь мне поверить.
И снова воцаряется тишина — как в церкви. Блемска уходит. Ложки детей скребут по дну тарелки. После того как об этом высказался Блемска, все выглядит вовсе не так страшно, считает Лопе и начинает думать о том, где ему взять свисток, когда он поступит сцепщиком на шахту.
Лишь под вечер они отправляются искать отца и находят его на большой куче соломы между амбарами.
— Так точно, господин вахмистр, — рапортует он, когда семейству удается его растолкать, — осмелюсь доложить, бутылка у меня вся как есть вылилась.
Молва никогда не дремлет. Она ждет своего часа. И теперь она получила пищу.
— Хорошо хоть, полиция сыскала пропажу, не то грех повис бы на мне, на моих домашних, словно муха на паутине. Чего только не приходится терпеть пришлому. Ведь люди как судят: раз кто был кукольником, стало быть, он на руку нечист. — Это говорит вертлявый, черный Гримка.
— По закону надо бы отбить ей все пальцы. — Это говорит Венскат лакею Леопольду. — Не стану себя нахваливать, но про меня уж точно никто не скажет, будто я когда-нибудь прикарманил хоть маковое зернышко.
— А сбывать овес налево — это не считается? — подмигивает Леопольд.
— Тебе лучше знать, потому как ты уже тыщу лет делишь барыши с авторемонтной мастерской.
— Ясное дело, кто может лечить ее милость от тоски, тому мастерская ни к чему, — ехидничает Леопольд.
— Видать, тебе твое место надоело, нового захотел, — отвечает Венскат и с достоинством удаляется.
Леопольд и Венскат становятся заклятыми врагами — ненадолго.
Но чудище по имени сплетня имеет множество ртов.
— Вот и дождались. Я сколько раз говорила, что Матильда нечиста на руку. Стыда у бабы нет, ни стыда, ни совести. И своего большенького она еще до свадьбы… Просто жалость берет на бедного Липе. От этого он и спивается, бедняжка, — вздыхает фрау Венскат.
— Он тебя хлопнет порой по заду, вот ты его и нахваливаешь. А пьянчуга и есть пьянчуга. Я б с таким связываться не захотела, — говорит фрау Мюллер.
— Тебя послушать, так твой старик потому и повесился, что ты была ему слишком верна.
— Оставь хоть мертвых в покое, старая гадюка. При чем тут мой старик?
— На Матильду, во всяком случае, можно положиться, — покашливает фрау Бремме. — Когда у кого сил не хватает… Матильда всегда выручит, не подведет.
Жена управляющего, пожалуй, единственная из женщин, которая совершенно не занимается пересудами. Ее девочке, ее Габриеле, ее пташке минуло четыре годика. У жены управляющего решительно ни на что больше не остается времени. В глубине души она испытывает стыд, когда думает о том, как в свое время с ума сходила но этому хлюпику Фердинанду. Ее дитя, ее малышка — бледная, избалованная девочка. Кормят девочку в основном конфетами и сбитыми сливками. «У моей милашечки светлые кудряшечки, ах-ах». Жена управляющего прямо задыхается, когда какая-нибудь работница из любви к красивым детишкам возьмет ее ангелочка на руки. А вот господин управляющий, так тот рад-радешенек, когда кто-нибудь протягивает руки к малышке.
Но что же Матильда? А Матильда целыми днями ждет, когда ее снова позовут на допрос, как пригрозил Гумприх. По воскресеньям она теперь не ходит помогать в замковую кухню. Ее, наверно, не хотят там больше видеть, не то за ней давно бы послали.
Спустя день после этой безумной истории у Матильды была стычка с Липе. Вечером он ковырялся в кухне и был очень воинственно настроен.