Лопе теперь вступил и в профсоюз. Он расспрашивает воротовщика, что это за профсоюз такой и почему большинство горняков в нем состоит.
— Потому что профсоюз защищает твои интересы, если тебя уволят без всякой причины, и вообще. Есть с профсоюза толк, и когда надо бастовать.
— А когда мы теперь собираемся бастовать?
— Господи, ты допытываешься, все равно как судья. Когда что-нибудь случится, тогда и будем бастовать, или когда будем недовольны платой. Понял?
— Значит, сейчас все довольны?
— Поди побастуй, когда за воротами дожидается столько безработных. Рехнуться можно от твоих расспросов.
Несколько дней спустя Лопе удается заполучить одну из Блемскиных книг, и он вгрызается в нее, словно жучок в чердачные перекрытия.
А тут ударил крепкий мороз. Он слизнул с деревьев последние листья. Черные и мертвые, падают они с ветвей под лучами полуденного солнышка. Терновник становится вполне съедобным. Картофельные поля, на которых высится теперь лишь зеленая ботва, буреют, и неподатливые плети ложатся на землю. Мороз ударил по картошке. Теперь она в аккурат годится для винокурни милостивого господина. А вот безработные шахтеры оберегают свою картошку от мороза, словно хилого ребенка. Настолько разнообразны человеческие запросы.
Падает снег. За ночь он заглаживает все пути-дороги. Плат из ледяных кристаллов покрывает землю ровным слоем. Каждому полю и каждому дереву, каждой дороге и каждому дому достается поровну снега, но это продолжается всего одно лишь недолгое утро, а потом люди и животные идут по кристаллической вате и протаптывают в ней следы. Люди отбрасывают снег со своих дорог и дворов. Им он мешает. Они испещряют снежный покров паутиной тропинок. Звери лесные и звери полевые вышивают на нем узор следов. Каждое живое существо на свой лад управляется со снегом. Множество следов ведет от крестьянских домов в лес. Это следы тех, кто снимает себе у крестьян жилье. Следы тех, кто раньше был шахтером. Кто раньше протаптывал одну общую дорогу к шахте. Шахта и снабжала их углем на зиму, но шахта снабжает шахтера углем только до тех пор, до которых он покорно служит хозяину угля. Теперь же им приходится ходить в лес. Они сбивают кочережкой сухие ветки с деревьев и с трудом набирают вязанку. Уголь, находящийся во чреве земли, принадлежит одному-единственному человеку, который объявил его своей собственностью. Этот человек даже и не знает, сколько он забрал угля. Забрал — и все тут. Безработные шахтеры, которые в свое время обращали угольные пласты хозяина шахты в наличные денежки, должны проявлять теперь большую осторожность. Им надо приобрести у хозяина шахты квитанцию на сбор валежника, иначе их сочтут ворами.
Многие из безработных задумываются об этом. Положение у них отчаянное. Но они не видят никакого способа стать хозяевами своего положения. Они ходят по кругу — от бюро регистрации безработных к трактиру Вильма Тюделя. У Тюделя они пропускают рюмочку, одну, потом другую, чтобы как-то совладать с отчаянием. Отчаяние крысой вгрызается в их мозг. А хозяин над всем углем, и хозяин над лесами и полями, и крестьяне с пашнями и рощами в один голос твердят: «Вот полюбуйтесь! Им живется хоть куда. Работать они не работают, деньги получают, да еще пьянствуют на эти деньги в трактире».
Блемска не из тех, кого крысой грызет отчаяние. Пособие по безработице ему скоро перестанут выплачивать. Льготный срок для него истек. Блемска попросил своего сына привезти ему из города точильный камень. Из колеса от старого велосипеда плюс подставка от старой тачки и два брючных ремня он смастерил себе станок. Точильный станок — вот что смастерил себе Блемска. Он наступает ногой на узенькую дощечку, которая железным рычагом связана с колесом. Колесо начинает вращаться. Два старых ремня передают вращение небольшому валу, а на вал насажен точильный камень.
Блемска точит ножи и ножницы. Когда он подносит к точильному камню нож либо ножницы, раздается свист и скрежет. После чего лезвие начинает блестеть, как новое. Когда точильный камень касается лезвия, от него дождем сыплются искры. Время от времени Блемска сует раскалившееся лезвие в жестянку с водой. Потом снова вынимает из воды и пробует сталь, проводя грубыми пальцами по наточенной стороне. Для начала Блемска натачивает все ножи в собственном доме и делает лезвия трех ножниц злыми и опасными. Потом он спрашивает мясника Францке, как у того обстоит дело с точкой ножей. После этого разговора Францке дает ему свои ножи — чтоб наточил. После Блемскиной наточки ножи прямо с налету рассекают жилы в мясе. Мало того, они и перед ребрами не отступают. За свою работу Блемска получает пакет колбасы и кусок мяса. Потом к нему приходят крестьянские дочери и жены. Они сидят по домам, латают мешки и вообще шьют всякую всячину. У них тупятся ножницы. Они приносят ножницы и уж заодно, чтобы не ходить второй раз — кухонные ножи к Блемске. Блемска теперь может есть досыта. Порой он даже не знает, куда девать всю эту принесенную снедь. Он ведь живет один. Блемска предпочитает получить за точку десять — двадцать пфеннигов. Точка — работа тихая и спокойная. Но Блемска не может подолгу выносить ее, потому что при ней заняты только руки. Он выходит, протаптывает дорожки в снегу и разогревается за этим занятием. Когда он возвращается к себе в теплую кухню, у него горят лицо и руки. Он становится к своей точильной машине, снова начинает точить и при этом что-то гудит себе под нос. Песня его состоит из нескольких нот и нескольких слов, которые засели у него в голове. Потом он вспоминает умершую жену и умолкает.
Ей хорошо лежать, думает он через некоторое время, ей больше не на что жаловаться, незачем причитать. После таких мыслей к Блемске возвращается хорошее настроение, и он снова заводит свою песню.
— «Земля цветет для всех людей, да-да, для всех, для всех…» — гудит он.
На плите шипит в горшке обед. Он снимает крышку с горшка и смотрит, сварилась ли картошка.
Проходит несколько зимних недель, к Блемске начинают стекаться люди из окрестных деревень. Они приносят с собой тупые ножи и ножницы. Под конец заявляется и жандарм Гумприх. Черт его знает, откуда он все проведал. Жандарм Гумприх спрашивает, есть ли у Блемски ремесленный патент.
— Патент? — переспрашивает Блемска. — Да я ведь потому только и точу ножи, что меня выперли с шахты.
— Все равно почему, главное, что точите и получаете за это деньги, а раз получаете, нужен патент. Вы должны зарегистрироваться как ремесленник.
— Так я ж не настоящий ремесленник, я просто так, от нечего делать.
— А деньги все равно берете.
Гумприх начинает сердиться. Он без приглашения садится и достает из ножен свой штык.
— Вот наточите-ка мне эту штучку, тогда посмотрим, что у вас получится, и сообразим, как быть с патентом.
Блемска берет штык, некоторое время молча рассматривает его, поворачивает то так, то эдак, чтобы солнце упало на грани, а потом хмуро говорит:
— Нет и нет, не стану же я резать собственное тело.
Жандарм вскакивает с места:
— Вы что этим хотите сказать?
— То, что сказал.
Гумприх застывает будто свеча.
— Ну, раз так, извольте приобрести патент, как я уже сказал, а до тех пор, чтоб ничего не точить. Я только тогда позволю вам взять в руки нож, когда у вас будет патент, ясно?
— Голова-то у меня не деревянная, ясно? — передразнивает Блемска.
Гумприх яростно топает к дверям.
Обновление добирается и до деревни. Сперва оно сочится, как талая вода сквозь швы башмаков. Ладенбергские парни в куртках прочно здесь обосновались.
«Опорный пункт НСДАП» — написано корявыми буквами на доме, в котором живет Шульце Попрыгун. А сам Шульце стал главным на этом пункте. Трое запутавшихся в долгах крестьян, Генрих Флейтист, Липе Кляйнерман, два безработных шахтера и Альберт Шнайдер, поддавшись на уговоры управляющего Конрада, вступили в эту партию. Управляющий Конрад прямо днюет и ночует в квартире, которую снимает Шульце Попрыгун. Он дает Шульце указания. Управляющий хочет подготовить себе достойного преемника к тому времени, когда сам он покинет имение господина фон Рендсбурга и начнет хозяйничать в арендованном имении. Несколько раз в неделю перед домом Шульце Попрыгунчика останавливается машина Хоенберга, крупного коммерсанта из города. Почти каждую неделю опорный пункт проводит собрания в трактире у Вильма Тюделя. Обоих безработных шахтеров снова приняли на шахту. Зато, соответственно, выгнали двух сдельщиков.