— Молодцы! — кричали другие. — Ура! Победа!
— Стареем! Яйца курицу учат! — восторгался Феофилактов и искал глазами Хитрово.
А тот, стоя позади всех, запыхавшись от быстрого бега, прижимал руку к сердцу, приподымался на цыпочки.
— Что происходит? Я ничего не вижу, — жаловался он.
Девушки–лаборантки подхватили его под руки:
— Александр Петрович, с нами! Ребята уже лодку спустили. Пойдемте вниз, Александр Петрович, встречать Шурочку.
И вот уже лодка покачивается рядом с причалом, и Шура, смущенная, протягивает руки всем сразу, отмахивается от приветствий, уклоняется от поцелуев, хочет что–то сказать, но голоса ее не слышно.
Старый профессор почувствовал себя безгранично счастливым. Он сразу забыл мелкие столкновения с электробунтарями. Дело победило. Увенчались успехом труды династии Хитрово, десятков институтов, тысяч ученых. Его ученики, воспитанники, его родная племянница одержали последнюю победу. И радость эта была гораздо светлее, чище, чем если бы он сам был триумфатором. С трудом пробился старик сквозь кольцо сотрудников.
— Ну, племянница, обнимемся, что ли!
И вдруг, горестно махнув рукой, Шура сказала со слезой в голосе:
— Что же вы меня поздравляете все? Ведь не вышло же ничего. Все впустую.
Приветствия смолкли. У всех вытянутые лица, серьезные глаза.
— Все впустую — дождя нет. Выключаем невод — облако расплывается; включаем, сыплем песок — дождь не идет. Бились, бились — и все бестолку. Обидно! С самого Каспийского моря везли.
Серьезно выслушав Шуру, старик упрямо тряхнул головой:
— Все равно, обнимемся, племянница. — И тон у него был успокоительный, как, бывало, в детстве, когда он говорил: «В чем дело, Шурочка? Не сходится с ответом? Сейчас я покажу тебе, как решать». И в ту же секунду исчез добродушный дядя. Начальник института возвысил голос: Товарищи, немедленно в мою лабораторию за оркестром N 171. Девушки, инфрабасы сюда! Живее! Бегом! Шурочка, зови свой самолет.
Зорин, подруливший самолет к причалу, был встречен энергичным натиском старика:
— Товарищ, освободите как можно больше места. Снимите все лишнее. Сейчас начинаем погрузку.
Летчик, недоумевая, взглянул на Шуру. Девушка, начавшая понимать, кивнула головой.
А между тем с горы уже бежали лаборантки, несли с собой двухметровые свистки, флейты, похожие на бревна, витиевато загнутые трубы с огромными раструбами; впереди всех забывший про позументы Архипыч бежал вдогонку за катящимся под гору необычайным барабаном.
Василия, несмотря на его протесты, отнесли к «лишним» и оставили на берегу. Даже Шура, и та вынуждена была уступить место дяде и его необыкновенному оркестру.
Вновь, и который раз уже, Зорин повел на буксире облако. Опять пронеслась бело–голубая лента реки, вспаханная пароходными винтами; за ней заволжская сторона — сначала зеленые луга и черные квадраты пашен, потом бурая сухая степь.
И вот Красный Яр — родное село Василия, километра на три растянувшееся вдоль степной дороги: красные крыши домиков, пепельная зелень подсыхающих садов, амбары, свинарники, скотные дворы, похожие с самолета на заглавные буквы квадратного шрифта — Г, Т, С или П, у въезда в село — монументальные башни силосов, ряды громоздких стогов, в центре — клуб и треугольная вышка ветродвигателя, на холмах — пестрая россыпь стада, черные жуки — тракторы.
Выбрав поле, Зорин начал медленно кружить над ним. По единственной улице села горохом катились ребятишки. Вся деревня бежала навстречу невиданному самолету с тучей дыма на хвосте, очевидно загоревшемуся в воздухе.
Профессор открыл люк и выставил свои аппараты.
Сначала Зорин услышал резкий свист. Однообразный, металлический, неприятный звук бился в уши, проходя от самых высоких, пискливых нот, становясь все громче, превращаясь в надрывно воющую сирену. За ним включилось несколько приборов — это было похоже, как будто духовой оркестр бесконечно тянул «до» сразу во всех октавах. Затем свистки выключились, некоторое время гудели хриплыми басами самые большие трубы, потом и они замолкли; остались два звука — тонкий, пронзительный комариный писк и глухое придыхание, словно кто–то хрипел и никак не мог откашляться, чтобы сказать первое слово.
Зорин кружил самолет, стараясь, чтобы облако все время находилось над одним и тем же полем, и когда захрипели последние ноты, он увидел, как облако, кипевшее, разбивающееся на гряды хлопьев, как бы отмечавших движение невидимой звуковой волны, вдруг разразилось проливным дождем.
Люди, стоявшие внизу, закрывшись рукавами, бросились к избам; светло–каштановая земля мгновенно стала мокрой и черной.