Они чем-то занимались вокруг колонн, пронзавших этот мир. Их деятельность не прекращалась ни на минуту, они были связаны между собой в некую трудовую цепочку, при этом никто из них не суетился и не торопился.
Очень гармонично они передавали друг другу какие-то корзины, вынимая их из отверстий в колоннах, куда те прибывали, видимо, сверху. Сделав что-то с их содержимым, они отправляли их вниз, ставя в лифтовые отверстия с других колоннах.
Их работа была похожа на танец.
Некоторые из них поприветствовали меня издали, не отрываясь от работы.
Осмелев, я подошла поближе к одной из групп, чтобы выяснить, что же находится в корзинах, и увидела, что сверху они получали длинные свитки с каким-то бесконечным текстом. Черные буквы, как жуки, заполняли пергамент, разворачиваемый теми из работников, которые занимались приемом этого странного «сырья».
А в корзинах, которые отправлялись отсюда вниз, лежали книги. Обычные книги, которые можно найти в шкафах любого религиозного израильского семейства.
Приглядевшись, я увидела, что это все же не были те канонические издания, которые стоят в этих самых шкафах. Книги только издали напоминали те, к которым привыкли религиозные евреи.
Я взяла из корзины и открыла один из томов, лежащих сверху. Прочитала половину страницы.
Текст напоминал заготовку к некоему пророчеству.
* * *
Позже я несколько раз пыталась восстановить его, и каждый раз натыкалась на то, что пальцы набирают на клавиатуре нечто новое, совсем не похожее на то, что появлялось в прошлый раз. Как будто бы через мои руки на экран текли каждый раз новые отрывки. Каждый раз – разные.
Ни один из этих отрывков не представлял собой отдельной ценности. Казалось, что, только сложив их вместе, можно будет получить черновик некоей святой книги, которая станет Законом для одного из бесконечных материальных миров.
Каждый текст, получаемый мною в результате безуспешных попыток восстановить увиденное, являлся, казалось, крошечным камешком или даже песчинкой на берегу океана Вселенной. Судя по всему, ребята в радужных одеяниях занимались производством основ этического закона в бесконечных вариациях, каждая из которых годилась для одной из планет-песчинок, затерянных в мировом звездном океане.
Придя в отчаяние от того, что все попытки восстановить содержимое прочитанного мною тогда отрывка натыкаются на нечто вязкое и сыпучее, символизирующее собой скорее всего бесконечность Вселенной, недоступную разуму, я в какой-то момент стерла из компьютера почти все, что удалось таким странным образом добыть из своей памяти.
Совершив этот импульсивный поступок (я не только уничтожила файлы, но и тут же очистила «корзину»), я опомнилась. Успокоившись, я решила сделать еще одну, последнюю попытку восстановить содержимое единственного отрывка из этих книг, который я успела пробежать глазами.
В очередной раз я поставила руки на клавиатуру и дала пальцам двигаться самим, точнее, под руководством какого-то внешнего диктующего разума.
Получившийся отрывок я не стерла. Вот его текст:
«Во времена, когда безумие и беззаконие переходят последнюю определенную им грань, когда замышляются разрушения и грабежи, и кажется, что никто, ни снизу, ни сверху, не в силах предотвратить грядущую беду; когда те, в чьих руках состредоточены власть и сила, поворачивают свои устремления на то, чтобы упрочить эту силу и уйти от ответа, пожертвовав ради этого многими жизнями; когда кажется, что сам народ впал в безумие и вторит кровавым речам своих продавшихся правителей; когда немногие оставшиеся трезвыми и разумными в ужасе следят за приближением беспросветного мрака и судорожно оглядываются друг на друга, чтобы убедиться, что в мире еще остались люди; когда даже в их ряды закрадывается отчаяние и болезненная апатия, и кажется, что все пути для надежды перекрыты, – тогда приходит Великая Возможность.
Она является, как последний шанс, как глоток воды умирающему в пустыне, как спасительная рука тонущему в волнах. Она сияет в небесах звездными буквами и проступает кровью на стенах домов безумцев. Не так уж сложно ее использовать. Ни разу не было случая, чтобы она не была использована. Вопрос лишь в том, скольких жертв это будет стоить. Ибо никто, никогда не сможет изменить единственный предначертанный путь истории человечества. Она пройдет по руинам, она перешагнет через пожарища и вернет земли и народы на их места, туда, где они должны стоять в соответствии с их предназначением.
…Великая Возможность придет с Небес. Она придет заранее и остановится на расстоянии протянутой руки. Но только тогда, когда большинство народа, сама душа народа обратится к ней и взмолится, и не захочет идти туда, куда гонит ее всеобщее безумие, когда возвысится голос новых пророков, и устами их заговорит справедливость, а содержанием их речей станет право и свобода – тогда, и ни днем раньше, спустится она и накроет собой то, что еще можно спасти. И распространится ее облако на все земли вокруг. И тогда само собой закончится время безумия и придут дни горьких празднований, вслед за которыми душа народа обозначит свою дальнейшую судьбу. Ибо если спасенные не решатся принять в дар свой собственный шанс и трусливо отвергнут его, поднимется облако с земли, и через короткий срок они вновь станут подсудны земным судам и доступны для происков надвигающейся тьмы, которая, как окажется, никуда и не делась, а лишь ждала рядом. Ждала их решения…»
* * *
Чтение этого отрывка, от которого впоследствии в результате всех моих попыток его восстановить осталась только тень, произвело на меня ошеломляющее впечатление. Мне казалось, что в корзинах, отправляемых отсюда вниз, в более грубые и менее гармоничные миры, содержатся осколки некоего драгоценного кувшина, который теперь уже и не восстановить, поскольку он рассыпался почти в пыль.
В тот момент, когда я размышляла об этом, именно в тот самый миг, когда в голове моей появился образ кувшина, откуда-то сверху послышался звук, как будто и в самом деле что-то разлетелось на мелкие осколки.
Правила, по которым двигалось это мое приключение, продолжали оставаться теми же самыми. Едва я вообразила бьющуюся посуду, как что-то немедленно разбилось.
Я посмотрела наверх.
Там все было еще прекраснее и гармоничнее, чем на том уровне, где я стояла и где радужные работники неуловимым для глаза действием перерабатывали поступающие к ним буквы свитков в святые книги многочисленных миров.
Там, под куполом, накрывавшим этот мир, находился единственный выход наверх, и он имел вид открытого люка в самом центре купола.
Но выход этот был недоступен. Потому что под потолком этого этажа мироздания, вися на тросе, уходившем вверх, за грань купола, как величественный светильник, сиял магический кристалл – огромный прозрачный шар, внутри которого, казалось, была заключена некая образцовая гармоничная Вселенная.
Разглядывая его в восхищении и отмечая, что он является непреодолимой преградой для каждого, кто захотел бы выбраться отсюда через люк, поскольку, покачиваясь, все время задевает его края, и вряд ли удалось бы от него увернуться, я продолжала краем сознания размышлять о том, что же все-таки тут разбилось. И наконец поняла, что звук, который я приняла за столкновение разлетающихся осколков, на самом деле издает этот самый шар, целый и невредимый, раскачивающийся на невидимом тросе и иногда со звоном ударяющийся о кромку люка.
Это открытие наполнило меня радостью, несмотря на то, что висящий надо мной цельный магический кристалл преграждал дорогу наверх, куда лежал мой путь. При этом я ощутила вдруг какую-то необъяснимую и тяжелейшую, просто непереносимую ответственность за что-то.
Эта ноша была слишком тяжела. Я чувствовала, что просто обязана разделить с кем-то неизвестно откуда навалившуюся на меня ответственность за судьбы всего мироздания. Оглянувшись вокруг, я увидела все тех же радужных работников, занятых делом и чем-то напоминавших теперь части часового механизма. Они меня выручить не могли.