– Ой, моя бедная девочка, ты поранилась? – воскликнула мисс Фэйрфакс, устремившись к ней.
– Ой, это вы, Мэри? Нет, только малюсенькая царапинка... И сначала я понятия не имела, что Эдмунд получил какую-то опасную рану, потому что он ничегошеньки не сказал, а в сумятице я не заметила, что он не пользовался левой рукой. Мы думали только о продолжении нашего путешествия, зная, что Шейн и, очень возможно, вы тоже буквально наступаете нам на пятки. Тогда встал вопрос: как достать другую карету? Мы подумали, что смогли бы нанять её в Стреттоне, и сели на повозку, которая там проезжала, в то время как почтальон поскакал за колёсным мастером, чтобы вывезти карету. Только, когда мы добрались до Стреттона, там не оказалось ни кареты, ни любого другого подходящего экипажа. Не оставалось ничего, кроме как отправиться дилижансом в Грантем. И должна сказать, – оживлённо добавила мисс Геллибранд, – если бы я не начинала беспокоиться за Эдмунда, то мне бы это доставило самое большое удовольствие! Только представьте, дорогой сэр, нам пришлось сидеть по четверо в ряд, и противный старик всю дорогу жевал зелёный лук! И такой гам подняли из-за того, что нас не было в списке пассажиров! Эдмунду пришлось подкупить кучера, чтобы он нас посадил. Тот сказал, что если когда-нибудь откроется, что он взял нас, то его, скорее всего, уволят. Однако это не имеет значения. Хотя мы и потеряли так много времени, но не утратили надежды опередить погоню, и моё настроение в конце концов уже поднималось, когда было совершенно сокрушено при виде вас, сэр, проезжающего мимо нашего дилижанса! Я подумала, что всё потеряно, не понимая тогда, как должна была бы радоваться, увидев вас! Ибо когда мы добрались до этого города, то нас высадили на самом захудалом постоялом дворе, и я обнаружила, что Эдмунд страдает от величайших мучений, едва способный стоять! Нельзя было оставаться в этом противном трактире, так что мы пошли к “Ангелу”, при этом Эдмунд опирался на мою руку, а я, как вы можете предположить, пребывала в величайшей тревоге, какую только можно себе вообразить. А потом, в довершение всего, нас попытались прогнать отсюда, заявляя, что это почтовая станция и они не могут пускать пассажиров дилижанса! Я не знаю, что случилось бы с нами, если бы Эдмунд вдруг не упал в обморок! Тогда произошла всеобщая кутерьма и сумятица, но я заметила краем глаза, как ваш каррикл закатывают в каретный сарай, сударь, и, задержавшись только для того, чтобы проследить, как моего мученика Эдмунда вносят в дом, я побежала наверх, чтобы найти вас. Пожалуйста, пожалуйста, пойдёмте к Эдмунду, и объясните всё этому гадкому трактирщику!
Леди Уилфрид, которая в изумлённом молчании слушала это возбуждённое повествование, повернулась к мисс Фэйрфакс, когда граф покинул комнату вслед за своей непутёвой подопечной, и сказала поражённым голосом:
– Так это Люцилла сбежала?
– Да, – ответила мисс Фэйрфакс.
Леди Уилфрид с подозрением посмотрела на неё.
– Тогда я правильно понимаю, что вы не собираетесь замуж за моего племянника?
– На самом деле нет, – сказала мисс Фэйрфакс как-то понуро. – Я сопровождала лорда Шейна, только чтобы забрать Люциллу домой.
– Ну я не понимаю! – вдруг возвестил мистер Дрейтон. – Он заявил, что собирается жениться на вас!
– Думаю, – застенчиво проговорила мисс Фэйрфакс, – что вы заставили его потерять самообладание и он сказал это, чтобы разозлить вас.
– У него всегда была несговорчивая натура, – сказала леди Уилфрид. – Я так заключаю, что он настроен против брака Люциллы, смею сказать, не по каким-либо другим причинам, кроме гордости и своеволия.
– На самом деле, мэм, я считаю мистера Эдмунда Монксли самым безупречным молодым человеком, – ответила мисс Фэйрфакс, постигая, что Люцилла найдёт в леди Уилфрид горячего союзника. – Возражения вызывают только юность Люциллы и отсутствие состояния у мистера Монксли.
Леди Уилфрид устремила на неё сугубо оценивающий взгляд.
– Мой племянник никогда не имел ни малейшего предрасположения сочувствовать мукам страсти, – изрекла она. – Со мной всё иначе. У меня чуткое родительское сердце, и такие вульгарные соображения, как бедность или неравенство по рождению, нисколько не имеют веса для меня. Ничто не может быть трогательнее, чем история Люциллы! Но, впрочем, я ведь сама чувствительность, вовсе не как Шейн, у которого сердце из камня! Я скажу ему, что у него нет права запрещать этот брак.
Достопочтенный Фредерик, который, по-видимому, обдумывал ситуацию, снова перестал посасывать набалдашник трости, чтобы сказать тоном огромного облегчения: