— Он что, хочет разводиться?
— Да. — И Светик добавляет. Проникновенно. И тихо: — Мы собираемся пожениться. Казаковы нас приютили.
— А Казаковы ваши знакомые?
— Друзья. Лучшие наши друзья. Они приютили нас, не взяв ни копейки. Они уехали за границу.
— Это мы знаем.
— А нам было некуда деться. Мы любим друг друга — поверьте, мы очень давно любим друг друга.
— Эти мне писатели. Без конца разводятся, — сурово говорит мент.
Светик вздыхает:
— Нам, женщинам, — не сладко.
— Вам, женщинам, — не стыдно. Гордости у вас мало.
Милиционер суров. Но чувствуется, что он не слишком осуждает Светика, — даже, пожалуй, жалеет ее. Ее, но не «того типа», который спит в комнате и выкрикивает глупости.
У Светика наворачиваются на глаза слезы.
— Вы думаете, я не понимаю, что он меня тоже скоро бросит?
Мент швыряет паспорт «того типа» на стол.
— А раз ты это понимаешь, зачем с ним связалась?
Но у Светика уже нет слов. Ее душат слезы.
Они уходят. Они так и не вспомнили про паспорт Светика. Ей не очень хотелось свой паспорт показывать — все-таки лучше, если твоей фамилии не знают. Да и кой-какая отметочка там имеется.
Светик бросается за ними вдогонку. Роль до конца.
— Товарищ милиционер.
Они оборачиваются.
Светик подходит к ним ближе и доверительно говорит:
— Просьба у меня есть… Вы ведь ищете спекулянтов… если найдете, не арестовывайте их сразу. Я хотела бы у них туфли купить. Модные… Можно?
Светик робко и трогательно улыбается — женщина.
Они отвечают:
— Нет. Нельзя.
И уходят. А тот, что суровый, добавляет:
— Туфельками, милая, ты своего голубя не удержишь.
Светик набрасывается на творца:
— А ну-ка, подымайся и иди в комиссионку.
— Я утомлен.
— Ну ясно. Ты только спать не утомляешься.
— Какие-то голоса я слышал.
— Мерещится тебе… Вставай! — Она быстро-быстро расталкивает его. Надо, чтобы он дело делал, а дармоеды ей не нужны…
О ментах Светик ему не говорит — зачем пугать человека, и вообще она старается о милиции не думать. Визит как визит, без этого не бывает. Сколько веревочке ни виться, концу быть, важно только в конце этой веревочки не хлопать ушами. Быть на стреме. Быть начеку — вот что важно. А предусмотреть все равно не предусмотришь.
Милиционеры идут по улице — один из них настроен сентиментально, второй по-прежнему суров.
— Странные люди эти писатели. Женятся и разводятся. Женятся и опять разводятся, — говорит настроенный сентиментально. — По-моему, они сами не знают, чего хотят.
— Худо-о-жники… — говорит второй и сплевывает. Оба идут по улице и курят. Оба взволнованы.
— Я уезжаю, — говорит Светик. Она уже собирается.
Творец кое-как встал.
— Спекулянтишки. Торгаши! — ворчит он из ванной, умываясь. — Несчастные. Людьми и Богом проклятые. С кем я связался! Какое падение!.. — Он сильно не в духе. — И Фин-Ляляев, и ты — я еще увижу вас всех за решеткой. У всех вас один конец!
Светик не отвечает. Она укладывает в сумку плащ (на случай дождя). Забирает деньги, куда же без них. Денег мало. Творцу она оставляет один-единственный металлический рубль. С мужчинами Светик не церемонится, одиночество им на пользу. А голод — хороший учитель.
— Пока. — И она уходит.
Игорь Петрович принял душ, и ему вроде бы полегчало. Светика нет… Он вдруг спохватывается. В холодильнике пусто, это он еще вчера видел, — он вновь заглядывает туда, в зияющую пустоту. Один лед. Долго не погрызешь. Он спешно идет к коробке с деньгами — и видит тускло поблескивающий рубль.
— Чертова баба! — бранится он. И закуривает натощак. Сигареты тоже на исходе.
Показывают балет «Жизель». Тонкострунов (он сидит у телевизора) делает звук потише. И говорит:
— Мы, наверное, будем разводиться, Валя. — Он говорит сдержанно. Он говорит деликатно. Он старается не причинить ей боль.
— Наверное.
— Займемся разводом и всей этой суетой через месяц — если ты не возражаешь.
Валя Тонкострунова не возражает. Как раз к этому времени вернется с Тихого океана Игорь Петрович. Оба молчат. Минута особенная. Оба смотрят на экран — два гибких тела плывут на голубом экране в море музыки. Два гибких тела то сближаются, то вновь отдаляются друг от друга. Па-де-де.
— Хорошо, что мы не ссоримся, скандалов нет, — произносит Валя Тонкострунова. — У нас все решилось просто и честно.
— Да, просто и честно. Любили — и перестали любить.