От стонов впору было оглохнуть. От хруста раздробленных костей, скрежета вывернутых конечностей и хлюпанья крови мутился разум. Падающими телами сотрясалась земля, осыпался песок и камни и наконец — полыхнуло.
По краю обрыва пробежала огненная трещина, дохнуло гарью и оттуда, из озаренных багровым жаром недр, поднялись, на глазах разрастаясь, каменные зубцы, в которых можно было узнать забрало крепостной стены.
Бойня остановилась. Рассыпанные по крутым склонам оборванцы посыпались вниз, напирая на товарищей, которые вынуждены были отступать под ноги играющих лошадей и мечи витязей, но и те пятились, охваченные необоримым ужасом. Схватившись за жесткие стебли бурьяна, Нута удерживалась от падения, она поднялась на колени и не отрывала взора от величественного и дикого зрелища.
Блуждающий дворец. Вот как это называли по всей Словании. Манящая и губительная тайна, рожденная неведомой силой западня. Необъяснимая гримаса мироздания, влекущая за собой всеобщее смятение умов, неясные ожидания чуда и перемен. Прорвавшийся нарыв больной земли.
Нута глядела, стесняющий сердце восторг охватывал ее, наполняя немыми желаниями, потребностью действовать или кричать.
Неровно обломанная по краям стена из крупных каменных плит поднималась все выше, меняясь и выпуская из себя поперечные связи, которые приобретали очертания новых стен, складывались в неясные еще строения с обнаженным нутром: начинались ведущие в никуда лестницы, прорезались проемы и двери, колыхалась, подвешенная в пустоте занавесь. Внезапно обрушился грохот, посыпалась черепица начерно и неверно поставленной крыши. Крыша развалилась, едва обозначившись, осколки битых черепиц и целые плитки катились по откосу, быстро съеживаясь, испаряясь, как исчезающие на солнце градины. Крепость росла вверх — появилась громоздкая четырехугольная башня, круглые башенки при ней, бойницы и окна, и крепость продолжала сползать, распространяясь в стороны, пуская из себя могучие корни каменных оснований. С тяжелым гулом камнепада скатилась и поползла вниз лестница из грубых ступеней, заворачиваясь наверху, она исчезала где-то во внутренностях блуждающего дворца.
Достаточно было теперь протянуть руку, чтобы коснуться ступени. Нута решилась… и отдернула руку, ожидая немедленной расплаты за дерзость… Ничего не произошло, камень не провалился под пальцами, обнаружив свою обманчивую колдовскую сущность.
Тогда она перебралась на лестницу и поднялась во весь рост, сразу заметная затаившимся всюду толпам. Озаренные подземным жаром стены распространяли вокруг свет, похожий на закатные сумерки. Нута видела застывших в оторопелом изумлении бродяг, тела убитых в бурьяне и темные груды всадников дальше по оврагу — они терялись в глубинах ночи.
— Чего же еще ждать? — вскричала Нута. — Чего нам бояться? Идите за мной, укроемся во дворце!
Не дожидаясь отклика, маленькая женщина в изорванном платьице встряхнула черными, как гарь, волосами вкруг воспаленного зарей личика и побежала по лестнице вверх, легко пересчитывая ступени крошечными детскими башмачками.
— Бей! — вскричал кто-то из витязей, спохватившись. — Уйдут!
Все пришло в движение, одни устремились вверх под стены, перебегали по осыпям к лестнице, другие хватились за мечи.
— Скорее! Спасайтесь! — кричала Нута, еще не зная, куда приведут ее круто поворачивающие ступеньки.
Она очутилась перед полукруглой дверью, окованной толстыми железными полосами, дернула раз-другой и навалилась плечом — петли заскрипели.
Первый, жадный взгляд в неведомое открыл Нуте просторные залитые светом сени с двойной мраморной лестницей и стенами наборного камня, буйство цветных ковров и россыпи драгоценных безделушек — знакомые по множеству баснословных и крайне противоречивых толков соблазны «блуждающего дворца». Роскошь внутренних покоев находилась в разительном противоречии с суровым обликом крепостных стен и башен, которые явились из недр разбуженной земли. Окованная железом, тюремная с виду дверь скрывала не сырые подземелья, решетки и удушливую тьму, а нечто такое, перед чем остановилась с бьющимся сердцем даже знакомая с лучшей жизнью принцесса.
Ударивший из глубин дворца свет рисовал маленькую женщину на пороге неведомого чертами пронзительной противоположности, противоречием огня и тьмы, сияющего лица и черноты отброшенных в тень волос, и эта раздвоенность, которая несла в себе насилие последнего шага, угадывалась рассеянными по лестнице беглецами. Однако что бы ни увидела маленькая женщина во дворце, какой бы страх ни остановил ее на пороге, беглецам уж некогда было колебаться: сзади, там где извивы грубой каменной лестницы без перил терялись в сумерках оврага, наседали витязи. Закованные в тяжелые медные доспехи, они поднимались неумолимой стопой, выгоняя запрятавшихся по бурьяну и рытвинам бродяг, добивая упавших. Народ густо облепил плохо прилаженную к откосу лестницу, ковыляли, а то и ползли по ступеньками раненые, поскальзывались на собственной крови.
Нута ступила в свет, и почти сразу от тяжести десятков людей или от другой причины непомерно растянувшаяся лестница за ее спиной треснула. Раздался сухой звук лопнувшего камня, и Нута, с содроганием обернувшись, увидела как бежавший впереди всех парень с намотанной вкруг головы тряпкой беспомощно дернулся перед дверью: лестница отломилась и съехала вниз со всеми истошно вскричавшими на ней людьми. Оскалив щербатый рот, парень рванулся, пытаясь обмануть ускользающую опору, но напрасно цапнул воздух — чуть-чуть не хватил он обломанный вдоль порог.
Нута стояла тут же, под другую сторону разделившей их трещины, она бросилась на колени и поймала протянутую руку парня по тому мгновенному побуждению, которое рождается не сейчас, а вызревает всей прошлой жизнью. Что Нута успела, так это ахнуть, чудом зацепилась она за выступ дверного косяка, чтобы перетянувшийся над провалом парень — ногами он оставался на верхней ступеньке — не сдернул ее в пропасть. Два-три человеческих роста ниже начиналась крутая осыпь, над которой торчал без опоры конец круто осевшей лестницы.
Нута съезжала, вываливаясь через порог, она держала косяк из последних сил, пальцы разжимались, она тискала зубы и жмурилась, изнемогая. А снизу по лестнице валил в остервенелом отчаянии народ; люди эти, сговорившись, шутя могли забросить наверх мертво повисшего на Нуте парня, вместо этого, толкая друг друга, они и сами пытались хвататься за тоненькую руку женщины. Вся лестница наполнилась галдящими в невыразимом волнении людьми.
В глазах темнело, суставы напряглись, готовые лопнуть, пальцы немели, и Нута, уже погибая, почувствовала вдруг, что вытягивает… тянет че-ерт по-бе-ри косо зависшего над провалом мужика, поднимает вместе с облепившими его, сатанеющими от страха людьми. Страдая каждой косточкой и каждой мышцей, окаменев рукой, поясницей, шеей, она не имела сил еще и удивляться и только отметила краем глаза, что поднимает-таки лестницу с десятками облепивших ее мужчин и женщин, с напирающими на дальнем краю витязями. Так! Лестница поддавалась, медленно, но заметно скользила по осыпи вверх, обломанный конец ее сближался с порогом, и скоро щербатый парень без труда уже мог бы перевалиться в сени, когда бы не держала его вся куча сцепленных ужасом и надеждой людей.
Они не пускали друг друга, но лестница поднималась легче, быстрее, люди уже продирались в дверь, отталкивая спасительницу, пиная и перелезая через нее, когда Нута из-под чьих-то ног дотянула лестницу до конца и сомкнула с порогом — трещина растворилась в камне.
Толпа беглецов отбросила Нуту и ринулась в сени. Ослепленные волшебным видением, люди, едва прорвавшись, терялись, а там, снаружи вопили «скорее!» Там, за черным дверным проемом, мнилась беспросветная гибель, ужас, который еще несли с собой вломившиеся в свет люди. Страх отступил в темноту ночи и клубился за порогом. Раздавались жуткие вскрики и вой порубленных в десяти шагах от спасения.
— Скорей! Закрывайте дверь! Закрывайте же! На засов! — вопили те, кто уже прорвался, хотя беглецы напирали и, чтобы закрыть дверь, нужно было оттеснить замешкавших за порогом товарищей.