Беллу показалось, что мальчику не больше пяти лет. Он всё время звал маму и папу; люди, спасшие его, смотрели друг на друга с великой печалью, зная, что его родители, возможно, братья и сестры, похоронены в самой глубине под обломками рухнувшей гостиницы. Не произнося ни слова, они разошлись в разные стороны, скорбя о погибших, но радуясь, что спасли ребенка.
Пройдя два квартала, Белл увидел солдата, который надзирал за группой мужчин, принудительно призванных на работу по расчистке улиц. Они складывали кирпич на обочине. Один из этой группы, человек с красивым профилем, показался Беллу знакомым. Из любопытства он остановился и спросил пожилого человека, следившего за работающими, не может ли он сказать, кто этот мужчина, который «добровольно» участвует в расчистке улицы.
— Это мой племянник, — отвечал пожилой, смеясь. — Его зовут Джон Барримор. Он актер, играет в пьесе «Диктатор». — Он помолчал. — Или, лучше сказать, играл. Театр разрушен.
— Я так и думал, что узнал его, — сказал Белл. — В Чикаго я видел его в «Макбете» в главной роли.
Незнакомец покачал головой и усмехнулся.
— Потребовалось стихийное бедствие и армия Соединенных Штатов, чтобы заставить его работать.
Солдат попытался и Белла заставить расчищать улицу, но тот показал удостоверение детективного агентства Ван Дорна и пошел дальше. К этому времени толпы уже разошлись, и улицы почти опустели, не считая солдат верхом на лошадях и нескольких зевак, которые не могли оторвать глаз от пожара.
За то время, что потребовалось Беллу, чтобы пройти пешком еще восемь кварталов до банка Кромвеля, в сердце города с обоих концов Маркет-стрит разбушевались пожары. Стена огня находилась на расстоянии полдюжины кварталов от банка, когда Белл подошел к ступеням, ведущим к огромным бронзовым дверям. Молодой солдат, совсем еще юноша лет восемнадцати, остановил его, угрожая примкнутым к ружью штыком.
— Если ты собираешься ограбить банк, то можешь считать, что ты покойник, — сказал он голосом, подразумевающим не слово, а дело.
Белл представился агентом Ван Дорна и солгал:
— Я пришел проверить банк: не осталось ли в нем документов или денег, которые можно спасти.
Солдат опустил ружье.
— Всё в порядке, сэр, можете проходить.
— Почему бы тебе ни пойти вместе со мной? Мне может потребоваться помощь, чтобы вынести какие-нибудь ценности.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал солдат, — у меня приказ патрулировать улицу, пока ее не охватит пламя, чтобы предотвращать возможные ограбления. Не думаю, что вы долго задержитесь внутри. Огонь доберется до этого района приблизительно через час.
— Постараюсь быть осторожным, — уверил его Белл.
Затем он поднялся по ступеням и распахнул одну из дверей, которую Кромвель, к счастью, не закрыл на замок. Внутри казалось, что банк просто закрылся на воскресенье. Окна кассиров, письменные столы и другая мебель были в полном порядке, словно только и ждали, когда утром в понедельник снова начнутся банковские операции. Единственным заметным повреждением были разбитые витражи.
Белл страшно удивился, увидев, что дверь в хранилище открыта. Он вошел и сразу же заметил отсутствие основной части денег. В ящиках, в специальных ячейках и в контейнерах кассиров остались только серебряные и золотые монеты, а также несколько купюр достоинством не более пяти долларов. Яков Кромвель пришел и ушел. Белл задержался, пока помогал спасать маленького мальчика и не успел схватить Кромвеля на месте преступления, тот забрал ликвидные активы банка.
Теперь у Белла не было никаких сомнений: Кромвель намеривался использовать катастрофу для бегства из города и переправы через границу. Белл проклинал всё на свете, из-за того что его локомобиль был не на ходу. Пешие переходы среди руин стоили ему времени и сил. Он вышел из банка и направился в здание таможни, которое тоже стояло на пути распространяющегося огня.
Марион не во всем послушалась Белла. Наперекор его совету она снова поднялась по шаткой лестнице в свою квартиру. Положила в небольшой плоский чемодан фамильные фотографии, личные бумаги и ювелирные украшения, а сверху — самые дорогие вещи из своей одежды. Она улыбалась, складывая два платья и шелковую накидку. Только женщина способна спасать свои любимые вещи, думала она. Мужчина меньше заботится о том, чтобы сберечь хорошие костюмы.
Марион спустила чемодан по лестнице волоком и присоединилась к другим теперь уже бездомным людям на улице. Все они либо несли, либо тащили большие чемоданы со своими жалкими пожитками, с постельным бельем и домашними сокровищами. Когда они медленно и устало ползли по холмам города, никто не оглядывался назад, на свои дома и квартиры; никто не хотел думать о разбитых или покосившихся останках своих жилищ, в которых они жили в мире и спокойствии до самого этого дня.