Он таял в моем поцелуе, его губы были нежными, язык — податливым. Я охнула и отпрянула.
Это была ужасная ошибка. Кто целовал того, кто угрожал?
— А если бы я попросил тебя отдать жизнь за меня? — прошептал он, взгляд был почти робким.
Робость я от него не ожидала. Но я все еще приходила в себя после поцелуя, мои щеки пылали, пульс гремел в ушах.
— Ты просил все время этого. Исправить. Ты требовал этого.
Он покачал головой, лицо исказилось, но он сжал другое мое запястье, когда я отвлеклась, и хватка была как оковы.
— Я хочу сказать тебе, Кошмарик. Я хочу рассказать тебе все. Просто… это вызов для меня поставить себя на место, где я увижу, как все мои надежды рушатся.
— Но ты просишь меня предложить мою смерть тебе как ужасную жертву.
Он встал, увлекая меня с собой, не отпуская мои запястья. Его темные глаза были большими, почти тоскливыми.
— Я не вижу другого способа. Я искал со всех углов, но не вижу его.
— Как насчет доверия? — предложила я.
— Тогда ты начнешь? — хитро сказал он.
Я замешкалась. Я хотела ему доверять. Но как доверять тому, кто прямо говорил, что хотел убить тебя? Я хотела разгадать его.
— Я украла книгу у сестры, как ты и направлял.
Он кивал, шагая вперед, и я отпрянула. Моя пятка ударилась об камень за мной.
— Там многое говорилось. О моей сестре. Обо мне.
Наверное, его убивало слушать так тихо. Он всегда что-нибудь говорил.
— Я подумала, что ее поимка удовлетворит требования, что ее нужно «одолеть».
— Но не вышло, — сказал он. Он склонялся так близко, что я была у стены, его дыхание согревало мое лицо. Я не могла сбежать от него. Я не думала, что он собирался убить меня тут, но сердце все равно колотилось.
— Нет, — мне не нравилось, что прозвучало это с придыханием. Он не мог управлять мной или ловить меня. — А должно было. Она же «красивая». Та, что от земли, — процитировала я ему книгу. — «Одно родилось в один день, но в двух половинах, Половина — земле. Половина — для воздуха. Одна разрушает. Другая собирает».
Он рассмеялся.
— Ты не то вспомнила, Элли. Слушай внимательно часть, которую ты забыла: «Чтобы Земля избавилась от воздуха навеки, должна победить жестокая половина Улага. Чтобы Небо захватило землю, должна победить красивая половина Улага». Твоя сестра — жестокая, которую тебе нужно победить, чтобы прогнать Фейвальд из Двора Смертных навеки. Ты, дражайший Кошмар, красивая, та, которую Фейвальд хочет, чтобы сделать мир смертных подчиненным.
— Глупо.
— Нет, Кошмарик. Как по мне, все логично, — его голос был низким.
Он был так близко, и я думала, что он поцелует меня. Я сглотнула.
— Почему ты зовешь меня Кошмаром?
— Потому что ты в моих снах, не даешь мне спать. Ты испортила мое счастье и сделала мою жизнь мучительным адом.
— Как мило.
— Как вдохновляюще, — выдохнул он. Между нашими губами почти не было воздуха. Он пересек брешь, его губы были нежными, уважающими, почти умоляющими, пока он целовал меня. — Я не прошу свободы от твоей пытки. Я принял эту вкусную агонию. Я жажду ее, хоть это как вонзать нож в свое сердце.
В этот раз, когда он целовал меня, он держал мои запястья у каменной стены. Было безумием целовать его в ответ. Безумием — позволять ему целовать меня, когда я знала, что он был только злом. Я думала, что была защищена от фейри. Я врала себе.
— Твоя непоколебимая верность людям манит меня, как огонь. Твоя решимость рисковать собой ради уязвимых оставила на мне след, — выдохнул он. — Но… я все еще должен попросить тебя о немыслимом.
— Почему? — спросила я, глаза покалывали слезы. Он мне нравился. Он спасал меня снова и снова, хотя притворялся, что ему было все равно. Он помог мне спасти детей, хоть делал вид, что не помогал. Я просто не видела, как это вязалось с его желанием моей смерти.
Его глаза закрылись, он напряг челюсть, а потом сказал, словно заставлял себя:
— В пророчестве было больше, Кошмарик. Помнишь? «Но если странные и смелые души решат объединить их, укрепить то, что спутано, сделать кривые пути прямыми — только кровь подойдет. Кровь обеих, данная по их воле, чтобы смыть всех нас».
Я охнула.
— Ты хочешь сказать… что…
— Я говорю, что я — странная и смелая душа. Что с первого дня, как я прочел ту книгу, я знал, что должен сделать. И когда Кавариэль украл у тебя сестру, я знал, что должен сделать все в своих силах, чтобы украсть тебя, пока он не забрал и тебя. Чтобы как-то — я все еще не знаю, как — убедить тебя на сделку со мной. На сделку на жизнь, отданную по своей воле. На принятие смерти. Ради конца, который я стал желать больше своего существования.