Выбрать главу

— Кого мы с тобой вырастили, мать? Шлюху подзаборную, а?

— Неправда, Володя, — резко возразила Рита. — Ты что, ничего не понял? Она и ушла из училища, потому что не захотела становиться шлюхой.

— Разговорчики... Нет, мать. Сейчас такие девочки — ходкий товар. Шоу-балет — одно название. На самом деле это проституция, понимаешь? Я ей все кости переломаю, она у меня потанцует...

— Володя, ради Бога... — взмолилась Рита. — Держи себя в руках, прошу тебя. Она наша дочь, сейчас ей трудно. Мы можем потерять ее, Володя!

— Я уже давно ее потерял, — вздохнул он. — Мы слишком много занимались своими делишками, а она росла на лес глядя. В пятнадцать с половиной — аборт, в шестнадцать с половиной — стриптиз... Лучше бы она умерла маленькой, лучше бы ее дифтерит задушил, чем дожить до такого позора.

— Что ты говоришь! — простонала Рита. — Опомнись, Володя! Разве можно такое о своем ребенке?!

— Это ты во всем виновата, — жестко произнес Шевчук. — Нужно ей было это училище, как рыбе зонтик. Я же говорил: пусть идет в обычную школу. Так ты — нет, загубим талант! Вот и вырастили шлюху. Талантливую...

Пришел Алеша. Открыл дверь на кухню, испуганно спросил:

— Предки, что с вами? Базарите — на первом этаже слышно.

Шевчук не ответил, встал из-за стола, молча прошел в комнату Вероники. Метался там, как зверь в клетке, натыкаясь на стулья. В глаза лезли игрушки, которые он еще вчера, кажется, покупал дочери. Плюшевый медвежонок с оторванным ухом пялился с тахты. Шевчук не выдержал мертвого взгляда стеклянных глаз, схватил медвежонка и зашвырнул за книжные полки.

Как на беду, именно в тот вечер у Вероники была премьера. До одиннадцати девочки танцевали в ресторане, затем перешли в ночной клуб. Им сшили эффектные костюмы, скорее обнажавшие, чем прикрывавшие юные гибкие тела, подвыпившая публика встречала группу одобрительным гоготом и аплодисментами. В четыре утра танцовщиц на машинах развезли по домам.

За это время Шевчук успел довести себя до белого каления, остыть и снова закипеть. Рита с трудом уговорила его принять валокордин и валидол. У нее самой ужасно болела голова, звенело в ушах. Звук был такой, словно топят печь сырыми осиновыми дровами; казалось, что в мозг ввинчиваются маленькие острые сверла. Она туго обвязала голову платком и сразу словно постарела на десяток лет.

Поникшая, осунувшаяся, с набрякшими под глазами мешками, она сидела в кресле, поджав под себя ноги, такая несчастная, что у Шевчука заныло в груди.

Опьяненная шумным успехом, Вероника только в машине вспомнила, что так и не позвонила домой, не предупредила мать о премьере. Мысль о том, что ей придется сейчас выслушать, отравила радостное возбуждение. Она открыла дверь своим ключом и остановилась на пороге — с резко подведенными глазами, пунцовым ртом и серебряными блестками в волосах — не успела снять макияж. В прихожей горел свет. Вероника увидела багровое от ярости лицо отца, за его спиной жалась испуганная, растерянная мать.

— Я не успела предупредить, — пробормотала Вероника, — у нас сегодня была премьера. Я понимаю, вы волновались...

— Волновались?! — Шевчук взмахнул рукой, Рита всей своей тяжестью повисла на ней. Он оттолкнул жену и рванул ворот рубашки. — Это ты называешь «волновались», грязная потаскуха!

Вероника помогла матери встать и спокойно посмотрела ему в лицо.

— Я не потаскуха, — сказала она. — Не смей так говорить, ты... Мама тебе все объяснила, чего ты бесишься?! Я работаю. Эта работа ничуть не хуже твоей или любой другой. Смотри, — она достала из сумочки несколько стодолларовых бумажек, — это моя зарплата.

— Всего-то? Дешево же ты себя ценишь, доченька! Там есть проститутки, которые зарабатывают такие деньги не за месяц — за ночь.

— Я тоже могла бы, — с вызовом ответила Вероника. — Запросто. Мне предлагали, и не раз. Но я не хочу, понимаешь? Мне пока достаточно. Это в три раза больше, чем получают солистки в оперном. Я люблю свою работу и не брошу ее, даже если ты лопнешь от злости. Так что хватит базарить. Завтра я уйду к девочкам на частную квартиру. А сейчас дай пройти, я устала и хочу спать.

Вероника пошла прямо на него, и тогда Шевчук наотмашь, так, что у нее голова дернулась, ударил дочь по щеке.

— Воло... — пронзительно вскрикнула Рита, схватилась за голову и, как подкошенная, рухнула на пол.

Вероника наклонилась над ней, щека у нее пылала.

— Воды! — приказала она. — Чего ты стоишь, как истукан?! Быстрее!

Шевчук, расплескивая, принес чашку воды. Вероника смочила Рите виски, но та не подавала признаков жизни. Она лежала на полу, неловко подвернув под себя правую ногу, и лицо ее медленно белело, словно на нем выступал иней.