Что с ним тогда случилось? Почему он так легко пошел на поводу у Володи и Гриши, он, человек трезвый и расчетливый? Славы захотелось, популярности, одних денег показалось мало. Захотелось, чтобы о нем на каждом углу судачили. Как будто мало было славы, которую когда-то принесли пьесы, как будто он не обожрался известностью... Опьяненный первым успехом, он решил стать вровень с Фордом и другими создателями так называемого народного капитализма, забыв святое правило: что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Он, сопляк, еще не заложивший основ для долговременного процветания фирмы, возомнил себя Юпитером, хотя был даже не быком, а теленком. Под настойчивое жужжание Шевчука и Злотника часть денег бросили не на дело, а на показуху. Пусть не такая уж это была значительная часть, но показуха развратила всех, халява всегда развращает. Затеяли кормить сотрудников в соседнем кафе бесплатными обедами. То есть для тех, кто обедал, они были бесплатными, издательству же влетали в хорошую копейку. Каждому ко дню рождения — оклад, к отпуску — пять. Ошалеть можно! Быстренько накупили легковых машин, на них раскатывали все — жук и жаба, бензин и ремонт за счет издательства. Миллионы ушли на попойки — коллективные поездки на природу, встречи и проводы праздников. На два-три дня брали в аренду спортивные базы, дома отдыха, автобусы. Выезжали с женами, с мужьями, с любовницами, кутили, как ошалевшие купчики. Шевчук устраивал всевозможные лотереи и розыгрыши. За пять копеек по копейке — все уже давно забыли, как они выглядят, — можно было выиграть цветной телевизор, двухкамерный холодильник или японский видеомагнитофон. Не беда, что призы доставались одним и тем же — ему, Аксючицу, Тихоне, Ситникову, Злотнику и самому Шевчуку, все издательство пребывало в телячьем восторге. Каждый надеялся выиграть, не теперь, так в четверг. А еще три квартиры для сотрудников купили. Ладно бы — в собственность издательства, как советовал Тарлецкий, так же нет, не послушался, дурак, умного совета, очень хотелось самому торжественно вручить ордера.
Сколько дополнительных книг можно было выпустить за эти деньги именно тогда, когда рынок еще не был так переполнен, как сейчас, и заглатывал все, словно пылесос мусор, сколько прибыли получить дополнительно! И все это называлось — сплачивать коллектив. Дурацкая догма, которую они впитали на лекциях по политэкономии социализма. Но ведь само появление «Афродиты» уже свидетельствовало о том, что социализм приказал долго жить, почему же он засиделся на развалинах? Почему сразу не понял, что играть в народный капитализм с распределением части прибыли среди работников могут лишь фирмы с вековой историей, с миллиардными оборотами, с устойчивым рынком, а главное — со сложившейся государственной системой, установившей для всех единые правила игры. У нас же, где все так зыбко, непредсказуемо, где сегодня не знаешь, куда повернут руль завтра, где никак не утихомирят инфляцию и бешеный рост цен, играют совсем в иные игры — хватай, что можешь, припрятывай понадежнее и снова хватай. Все, что нахапал и припрятал — твое. Пашкевич понял это раньше, чем Шевчук и Злотник, но все-таки поздно; уйма времени и возможностей была упущена. Коллектив следовало не объединять, а разобщать, чтобы все глядели друг на друга с опаской, чтобы каждый боялся, что его подсидят, займут его место, донесут да еще и присочинят при этом. Человек человеку — не друг и брат, а волк. Страх остаться без куска хлеба, понимание, что издательские двери подпирает толпа безработных, готовых заменить тебя и пахать за меньшую зарплату, — куда более надежное и дешевое средство держать людей в узде, чем сопливые рассуждения о преданности фирме, заинтересованности в конечном результате и прочей японской муре, которой так увлекаются его главные помощники и компаньоны, а теперь едва ли не главные противники Шевчук и Злотник.
Старый принцип: разделяй и властвуй. Прежде чем осознать это, Пашкевич сделал еще один ляп, решающий, и вот его последствия вылезли наружу.
Два года назад, все на той же волне восторженного идиотизма, Пашкевич предложил на совете учредителей часть прибыли пустить на строительство коттеджей для лучших сотрудников издательства. Он понимал: в людях зреет раздражение, каждому хочется урвать долю от общего пирога, а пирог уже потихоньку начал уменьшаться. Аппетит приходит во время еды, все большую часть доходов Тихоня перегоняла на его и свои счета, инфляция обесценивала деньги раньше, чем их успевали заработать, да и штат в издательстве рос, как он ни противился этому, — только на зарплату каждый месяц уходил мешок денег. Правда, редакторы, корректоры, верстальщицы Пашкевича не интересовали: уйдут одни, придут другие, а вот для учредителей следовало придумать что-то, что заставило бы их поверить, будто он решил начать делиться всерьез. Такой приманкой могло стать строительство — кто не мечтает о собственном загородном доме! Не о дачке-скворечнике, а о настоящем особняке, где можно жить круглый год, как уже живут многие богатые люди. Тем более что опыт с покупкой квартир кое-чему Пашкевича научил. Тарлецкий составит такой договор, что построенные коттеджи вроде бы будут принадлежать хозяевам, а на самом деле еще долгие годы оставаться собственностью фирмы. Иначе говоря, его собственностью. Ведь большую часть стоимости строительства придется отрабатывать. Вот пусть и работают, и верят, что не на него, а на себя. Недвижимость во все времена — отличное вложение капитала. Да и зависти поубавится, озлобления.