В конце концов, я решила поступить так, как обычно поступала. Я поставила фургон в гараже Элизабет-стрит, переложила деньги в сумочку и отправилась домой. Там я спрятала их в тайник, который Кенни устроил в основании кровати, позвонила родителям Кенни, но его там не оказалось.
Тогда я позвонила на причал, но Кенни и там не было. После этого я решила сходить в кино. Мне нужно было отвлечься, чтобы не думать о том, где мог произойти прокол.
Бедняжка Грейс. Неприятностей не избежать, если ты связалась с парнем по имени Кенни. Таких, как он, не оказывается рядом, когда это случается. И даже если бы он был рядом, от этого было бы мало пользы. Парень по имени Кенни — неудачник, и если он идет на дно, то потянет и тебя за собой.
— Он ждал меня в прихожей — парень, который преследовал меня. Я узнала его, потому что успела разглядеть лицо в зеркало заднего вида, когда заметила слежку. Ума не приложу, как он прошел через парадную дверь, ведь она была наглухо заперта. Как бы этот парень ни пробрался, он не проявлял беспокойства. У него был пистолет, но его он не вынимал, просто показал. Тот у него висел в кобуре под мышкой. Парень сказал: «Давай зайдем в квартиру, Грейс, и выпьем холодного чаю с мятой». Это чертовски меня напугало. Не то, что он назвал меня по имени, а то, что прекрасно знал, какой чай я предпочитаю. Думаю, что он уже был в квартире в мое отсутствие и, вероятно, заметил стакан, стоявший в раковине. Как бы то ни было, я страшно перепугалась.
Перепугалась. Какое хорошее слово, Грейс. Ты сама хорошенький ребенок, точнее, не ребенок, а женщина. Понятно, чем ты его привлекла, но это уже другой эпизод, не так ли, Грейс? Расскажи нам, как он на тебя вышел.
— Он рассказал мне все, всю схему наших действий, больше, чем мог бы рассказать человек, наблюдавший за нами с берега или другого катера. Казалось, что этот парень был рядом с нами на шлюпе, на причале, в фургоне, гараже. О нас он знал все до мельчайших подробностей, но зато практически ничего не знал о парне из Хэмптон-Бейз. Он не знал ни его имени, ни на кого, ни с кем тот работал. Он хотел, чтобы я стала работать на него, пока ему не будет известен весь их план, а еще он хотел, чтобы я трахалась с тем парнем из Хэмптон-Бейз, если это понадобится. Я ему ответила, что не могу этого сделать, что я не могу ни с того ни с сего сойтись с кем-нибудь, не говоря уже о том, чтобы трахаться с тем, с кем я даже толком не разговаривала, — он сразу заподозрит неладное. Парень, преследовавший меня, сказал, что я могу потрахаться для практики с ним. Он довольно привлекательный, но я поняла, что он имел в виду, — он хотел иметь меня до тех пор, пока не надоем.
Ты говоришь о том, что он тебя загнал в угол, не так ли, Грейс?
— Я ответила ему, чтобы он сам себя трахал. Тогда он ударил меня по щеке. В ответ я дала ему пощечину. Он засмеялся, ему это даже понравилось. Я сказала, чтобы он убирался к чертовой матери, тогда он достал из кармана пиджака полиэтиленовый пакетик с каким-то белым порошком и заставил меня это проглотить.
Рита глубоко вздохнула, как если бы она слышала эту историю в первый раз.
Рита Счетчик-Накопитель — так ее называли в то время, когда она была еще курсантом. Тогда она носила цивильную одежду на манер формы и зачитывала учебники до дыр, наизусть запоминая даже сноски и оглавления. В то время она еще не курила и из жидкостей пила одну только воду. Милю Рита пробегала за шесть минут, и пот не успевал высохнуть на лице, как она уже всаживала обойму в «десятку». Злословили, что в бутылке из-под воды у нее был налит джин и что зависть гложет ее сердце. Ходила молва, что она хотела стать первой женщиной, у которой в Джорджтауне будет свой собственный кабинет с именем, выбитым на табличке.
— Я попыталась вызвать рвоту, но он не давал засунуть пальцы в рот. Я пронзительно закричала, и он меня отпустил. Но это Нью-Йорк. Здесь кричат постоянно. Крик даже является одним из университетских видов спорта. До меня дошло, что сопротивляться бесполезно, и я согласилась сделать все, что он захочет, при условии, что он отвезет меня к врачу. Мы поехали в Бруклин. Мне показалось, что в Бруклин я ехала с закрытыми глазами, так как боялась, что, открыв их, окажусь на том свете. Он привез меня не в кабинет врача, а в простую клинику с кирпичными стенами, где врач прочистил мне желудок. Он не был американцем, может, индийцем, а может, пакистанцем.