У меня было искушение разбудить его, но я знала, что моему дорогому нужен отдых. Так что я выскользнула из кровати и бесшумно отправилась в ванную – нашу ванную! – где не спеша проделала утренние дела. Ванну я решила принять только после того, как проснется мой капитан.
Я натянула трусики, занялась бюстгальтером, но тут остановилась и посмотрела в зеркало. У меня обыкновенное лицо и крепкое тело, которое я держу в отличной форме. На конкурсе красоты мне никогда не выйти даже в полуфинал.
Слышишь, Дити? Не упрямься, не пытайся командовать, не старайся всегда настоять на своем – а самое главное, не обижайся, если что-то не так. Мама никогда не обижалась, хотя папа не из тех людей, с которыми легко ужиться. Она терпеливо объясняла мне, что логика не имеет никакого отношения к искусству делать мужа счастливым и что тот, кто «выиграл» в семейном споре, на самом деле проиграл. Мама никогда не спорила, и папа всегда делал то, что она хотела. Если она на самом деле этого хотела. Когда в семнадцать лет мне пришлось срочно повзрослеть и попытаться ее заменить, я старалась во всем поступать как она – и не всегда успешно. Я унаследовала часть папиного темперамента и кое-что от маминого спокойствия. Я стараюсь подавлять первое и развивать второе. Но я не Джейн, я Дити.
Неожиданно я задумалась, для чего я натягиваю бюстгальтер. День обещал быть жарким. Бывает, папочка страшно выходит из себя, натыкаясь на кое-какие вещи по углам, но обнаженная плоть к их числу не относится. (Полагаю, что раньше все было иначе, но мама все переделала так, как ей хотелось.) Мне нравится ходить голой, и в Уютной Гавани я так обычно и делаю, если погода позволяет. Папа почти всегда столь же небрежен. Тетя Хильда – практически член семьи, мы часто пользовались ее бассейном и никогда не брали купальных костюмов – в крайнем случае, просто прикрывались.
Так почему я надеваю этот бюстгальтер?
Потому что две вещи, порознь равные третьей, никогда не равны друг другу. Элементарная математика, если правильно подобрать аксиомы. Люди – не абстрактные символы. Я могла расхаживать голой перед любым из них, но не перед всеми тремя одновременно.
Меня уколола мысль, что папа и тетя Хильда могут подпортить наш медовый месяц. Потом сообразила, что мы с Зебадией можем точно так же испортить их медовый месяц – и перестала беспокоиться; все само устаканится.
На кошачьих лапках я двинулась через нашу спальню, заметила одежду мужа – и остановилась. Мой дорогой вряд ли захочет надевать к завтраку вечерний костюм. Дити, ты ведешь себя не так, как должна супруга, разберись. Есть что-то из папиной одежды, что я могу позаимствовать, не разбудив остальных?
Ага! Старая рубашка, которую я освободила от службы и превратила в домашний халат, шорты цвета хаки, в прошлый раз, когда мы были тут, я взяла их зашивать – и все это в шкафу в моей – нашей! – ванной комнате. Я прокралась обратно, добыла шмотки и положила поверх вечернего костюма, чтобы он уж точно не проглядел.
Закрыв за собой две звуконепроницаемые двери, я вздохнула с облегчением – можно не соблюдать тишину. Папа не выносит дешевки во всем, и если что-то не работает как должно, он просто берет это и чинит или заменяет. Бакалавра он получил по инженерному делу, магистра – по физике, а диссертацию защитил по математике: нет ничего, что он бы не смог спроектировать и построить. Второй Леонардо да Винчи… или Поль Дирак.
Никого в гостиной, и я решила пока не навещать кухню; если остальные дрыхнут, то я могу потратить утро на себя. Потянуться как следует вверх… ладони на пол, не сгибая коленей… десяти раз достаточно. Вертикальные махи обеими ногами, затем шпагат на полу, подтягиваем голову к лодыжкам – сначала к правой, потом к левой.
Я закидывала ноги за голову, когда услышала:
– Жуткое зрелище. Заезженная невеста. Дити, прекрати это.
Я ухитрилась прямо из этого положения уйти в кувырок и вскочить, чтобы оказаться лицом к лицу с папиной невестой.
– Доброе утро, тетя Хиллбилли[24], – сказала я, потом ее обняла и поцеловала. – И совсем не «заезженная». Разве что чуть-чуть «объезженная».
– Побитая, – повторила она, зевая.
Она прервалась, чтобы поцеловать меня еще раз, более душевно, чем в первый раз.
– Я самая счастливая женщина в Америке, – сообщила она.
– Не-а. Вторая. Самая счастливая стоит перед тобой.
Тетя Хильда хмыкнула и сказала:
24