За обедом он не замечал, какие блюда ему подавали. Поев, он удалился в гостиную, которой почти не пользовался, отчего в ней было холодно, словно в пещере. Он подошел к спинету, на котором никто не играл после смерти матери, и долго смотрел на инструмент странным зачарованным взглядом.
Кейт подняла бокал и взглянула сквозь него на огонек свечи, который сделался золотисто-розовым.
— Хотела бы я уметь рисовать, — вздохнула она.
— Но ты умеешь, — мягко возразил Ричард.
— Я имею в виду — по-настоящему, как художник, чтобы передать на холсте, как искрится это вино, как блестит серебряная отделка на твоем лиловом бархатном камзоле, как пламя камина играет в твоих волосах и они делаются цвета… цвета медной сковородки. Ты такой красивый сегодня, Ричард, в этом столичном наряде!
Он неловко задвигался на стуле. Но Кейт, отпив вина, продолжала как ни в чем не бывало:
— В погребе у Нэн Гантер есть рулон зеленого шелка. Для учительницы он слишком роскошный. Но вполне подойдет для… замужней дамы. По выкройкам из журналов, которые ты привез из Лондона, я сумею сшить вещицу по самой Последней моде.
Ричард так сильно стиснул ножку бокала, что едва не сломал ее.
— Но зеленое, Кейт! Я бы подумал, что с твоими предрассудками…
— Ах, я и забыла! — воскликнула она с досадой. — Придется поискать что-то другое. Не хочу накликать несчастье именно сейчас, когда жизнь превратилась в такое захватывающее приключение.
Он заставил себя посмотреть на нее. Кейт сидела на стуле, подавшись вперед, ее глаза сияли, все тело выражало стремление броситься к нему. Он вспомнил, как этим утром его мучительно потянуло к ней, но теперь казалось, что это случилось не с ним, а с кем-то другим. Сейчас стоит ему протянуть руки, и она в мгновение ока окажется рядом, и снова он ощутит обволакивающий жар ее страсти.
Но он не мог пошевелиться. Неужели так будет всегда? Когда она вдалеке, он хотел ее близости, чувствовал себя так, словно потерял частицу самого себя. В ее же присутствии испытывал страх перед ее силой и, словно утопающий, боролся с готовой поглотить его волной.
Тихо вздохнув, Кейт откинулась на стуле.
— Но нам надо обсудить вещи поважнее, чем цвет нового платья. Расскажи, о чем вы беседовали с сэром Генри Глиндом?
Ричард скрестил ноги, разгладил несуществующую морщинку на белом чулке и уставился на серебряные пряжки туфель.
— Невозможно поверить, что эти двое — родные братья, — проговорил он наконец. — Он — холодный, лишенный юмора человек. И кажется, сразу же меня заподозрил.
— Чушь! Нет никаких улик, которые связывают тебя с контрабандистами. Мы никогда не прятали товар в твоем доме, ты берешь лошадь, на которой днем никогда не выезжаешь за пределы поместья, ты запретил людям произносить твое имя. С чего ему подозревать тебя?
— Видимо, из-за того, что я был другом сэра Чарльза.
— А он… знает, чем занимался его брат?
— Я не уверен. Он не выдал этого ни выражением лица, ни интонациями. Невозможно понять, что у него на уме.
— Но ты хотя бы выяснил — доложили ли ему таможенники, что ничего не заметили? Поскольку все тихо, можно полагать, что они так и сделали.
— Не знаю. Он не упоминал об этом.
— Но, Ричард, это же самое главное, что нам нужно узнать, ради этого ты и поехал к нему! Видимо, поездка в Лондон плохо отразилась на твоих мозгах.
Желая избежать ее насмешек, он поспешил оправдаться:
— Я никак не мог — мы разговаривали совсем недолго, а потом к нам присоединилась его дочь.
Он услышал, как Кейт втянула в себя воздух, и, даже не глядя на нее, почувствовал, как она напряглась.
— Вот как? У сэра Генри есть дочь? Ты мне сразу об этом не сказал.
— Мне казалось, что это не важно.
— Казалось? А теперь?..
Он встал и подлил ей в бокал вина. Она не сводила глаз с его руки. Он с досадой увидел, что рука немного дрожит.
— И сколько этой дочери лет? Она еще ребенок или…
— На мой взгляд, ей примерно столько же, сколько тебе.
— Она только что приехала из Лондона. Наверное, одета по последней моде?
Он нетерпеливо сделал глоток вина.
— Понятия не имею. Она же в трауре.
— Она красива?