…Наступил декабрь, выпал первый снег. И как-то утром Мажорова находит дежурный по части и сообщает радостную весть: на железнодорожном вокзале в Нордхаузене его ждет жена. Вот это да! Значит, Татьяна одна отважилась на такую поездку. Нужна машина, но, как назло, в части ни одного легкового автомобиля. Договорился с немцем за канистру бензина и пять пачек сигарет.
До Нордхаузена километров сорок. На немецком «опеле» выехали на вокзал. Настроение отменное, и Мажоров насвистывает мелодию из оперетты «Граф Люксембург». Водитель с изумлением поглядывает на веселого пассажира, а потом спрашивает:
— Разве в России знают эти оперетты? Юрий усмехается, отвечает:
— Ну я же правильно насвистываю арию из оперетты. Немец согласно кивает в ответ. Да, уверенность водителя «опеля» в необразованности и варварстве русских серьезно подорвана.
Наконец показался вокзал, перрон… Юрий заключает в объятия любимую жену.
БОЛЬШЕ ИНЖЕНЕР, ЧЕМ ОФИЦЕР
Вскоре после приезда Татьяны Юрий решил перебраться поближе к месту своей службы, в деревню Берка. Хотелось меньше времени тратить на дорогу и побольше быть с женой.
Они поселились в доме плотника Леопольда Унбехаума. Хозяйку дома звали Эльза. С ними вместе жил сын Пауль. Он воевал на Восточном фронте, под Сталинградом, был ранен в ногу, хромал.
Нередко Пауль с Татьяной заводили споры о причинах войны, о захватнической политике Гитлера. Юрия умиляла горячность жены, когда она в пылу спора путала немецкие и русские слова. Как-то забыв немецкое слово Erde — земля, она подбежала к цветочному горшку и выхватив горсть земли, наглядно продемонстрировала Паулю, зачем немцы шли в Россию. Тот, в свою очередь, любил наступить Татьяне на больную мозоль и потому вытаскивал из-за пазухи весомый аргумент: а вот русские бедно живут. «Бедно, — соглашалась жена. — Потому что русским не дают спокойно жить. Нам все время приходится воевать».
Паулю на это нечего было сказать. Он молчал. И тогда Татьяна добивала его беспроигрышным вопросом.
— Вот вы немцы, только в XX веке сколько раз нападали на нас?
И, не дожидаясь ответа, утверждала:
— Два раза…
Хромой Пауль был окончательно повержен.
Здесь, в этом доме, Мажоровы встретили новый 1947 год. В бригаде наконец приступили к тренировкам на материальной части. Ракету погрузили на платформу, которую немцы называли «Mailer Wagen». Это была специальная платформа на пневматических колесах, длиной около двадцати метров. Семнадцатиметровая ракета умещалась на ней полностью. Подъемником она поднималась в вертикальное положение и опускалась на стартовый стол, который был не чем иным, как стальной плитой с отверстием в центре. Поддерживался этот стол четырьмя домкратами, которые выравнивали ракету и ставили ее вертикально. С помощью мачты к ней протягивались два многожильных кабеля с отсоединяющимися штекерами-разъемами. После старта ракеты штекеры отстреливались от нее автоматически.
Для проверки ракеты перед пуском имелась соответствующая аппаратура, размещенная в нескольких шкафах. В специальном бронетранспортере были смонтированы пульты проверки и управления пуском. Для питания аппаратуры, а так же самой ракеты на стартовом столе применялся электроагрегат, работавший на бензине.
Вскоре стало ясно, что аппаратуру необходимо разместить компактно, либо на какой-нибудь платформе, либо еще лучше — на машине. Для этой цели выделили автомобиль «студебеккер», а задачу по расчету и размещению аппаратуры в кузове и кабине машины, предстояло решить Мажорову.
Он засел за чертежи, а когда расчеты были готовы, обратился к Леопольду за советом, где бы можно изготовить подобную машину. Тот привел Юрия к директору фабрики, на которой работал сам.
Пауль Феттер, как звали директора, маленький кругленький мужичок лет сорока пяти, судя по давно не стиранной рубашке и не чищенным ботинкам, холостяк. Он выслушал Юрия, посмотрел чертежи. Фабрика была небольшая, всего двадцать семь человек, и директор с удовольствием принял заказ.
Юрий и Пауль долго торговались и наконец сошлись на сумме в три тысячи оккупационных марок и одном колесе для машины «студебеккер». Финчасть бригады потребовала от Мажорова немало бумаг — оформленный договор, гарантийные обязательства, какие-то отчеты, расшифровку затрат, — словом, целую кипу документов.
Директор фабрики немало удивился этим требованиям. Он резонно спрашивал Юрия: «Зачем столько бумаг?! Мы сделаем кузов, вы его примете, заплатите деньги, я дам чек-квитанцию». Откровенно говоря, Мажорову было трудно ответить на вполне здравые рассуждения Пауля.
Поскольку Юрию приходилось осуществлять контроль за выполнением заказа, он часто приезжал на фабрику. Признаться, его многое удивляло, и в то же время разжигало в душе некоторую зависть. Он смотрел, как была организована работа у немцев, и лишь вздыхал украдкой: «Вот бы у нас так устроить…»
Немцы никуда не спешили, делали все обстоятельно, но быстро и весьма добротно. Начинали работу по звонку и заканчивали также. Звенел звонок на обеденный перерыв, и сразу все останавливались, снимали халаты, защитные очки, доставали сумки с едой и термосы с «эрзацкофе».
Даже дворник работал так же. По звонку он доставал фартук из шкафчика, брал метлу, совок и начинал свое дело. Во время перерыва — обедал. И опять брался за метлу. И так до конца рабочего дня. Зато на территории и в цехах было чисто. Такой дворник не мог трудиться по совместительству на двух-трех работах, как у нас.
Как-то Феттер сделал Юрию интересное предложение. Он полушутя-полусерьезно сказал: «Я вижу, вы больше инженер, чем офицер. Когда демобилизуетесь из армии, готов взять вас конструктором на свою фабрику».
Мажоров поблагодарил Пауля и также полушутя ответил, что, мол, на гражданке и на родине без дела не останется. И с гордостью добавил: «У нас в СССР безработных нет!» На что Фетер с грустью сказал: «Видать, и у нас в Германии скоро безработных не будет». И добавил, что знает, почему в Советском Союзе нет безработных. А потом рассказал весьма поучительную историю.
Оказалось, когда русские пришли в Зондерсхаузен, комендант майор Татьянченко приказал всю территорию комендатуры обнести высоким забором. Рабочие фабрики Феттера трудились четыре месяца и выполнили заказ. Забор был длиной восемьсот метров и получился красивым и дорогим. Его хорошо выкрасили. Так что все оказались при деле.
В мае этого года назначили нового коменданта. Он свою деятельность начал с того, что приказал забор разобрать. И опять у фабрики хватало работы. В конце рассказа директор улыбнулся: «Не знаю, что прикажет следующий комендант».
Знакомство с Паулем Феттером оказалось весьма полезным для Юрия. Заказ был успешно выполнен и аппаратура размещена в кузове автомашины.
Ракета Фау-2 заправлялась этиловым спиртом. В нее заливалось пять тонн. Спирт подкрашивался какой-то голубой жидкостью. Между собой офицеры звали его «голубой Дунай». Всех пугали, что жидкость эта ядовита. Право же, было очень обидно: иметь рядом море спирта и не иметь возможности «остограммиться». Вопрос вставал со всей остротой: как обезвредить «голубой Дунай» до питейного состояния.
Вышли на лабораторию спецпоезда. Химики долго изучали состав добавки и, наконец, дали заключение — спирт не отравлен, а только подкрашен, пить можно. С этого времени по вечерам, после окончания службы собирались офицеры посидеть за чарочкой «голубого Дуная». Вскоре и в стартовой команде образовалась такая группа. В нее вошли Плотников, Смирницкий, Киселев, Федоров, Балматиков, Мажоров, Дадин, Чаянов. Особенно близко сошелся Юрий с Николаем Смирницким.
Николай был человеком воспитанным, спокойным, никогда не ругался. Терпеть не мог, когда закуску в их офицерских посиделках выкладывали, как обычно, «на газетку», да еще порой и норовили не порезать, а наломать кусками. Он немедленно забирал продукты, доставал нож, аккуратно нарезал колбасу, хлеб, огурцы и выкладывал их на тарелку.
Юрий почти не пил, ему не нравился спирт, но он обожал компанию. Вскоре он познакомился с женой Смирницкого — Галиной. Они стали дружить семьями.