— Дай топор и возьми пешню. Ты здоровее. Если медведь— бей в грудь, как рогатиной, а я топором в голову. Главное, не упустить!
Обойдя намеченную посадочную полосу и края ледяного поля, мы не обнаружили следов подвижки. Поле было крепкое и спокойное, без всяких признаков разрушения.
Мороз падал. Высоко в небе серебрилась тонкая облачность, острыми стрелами охватывая всю западную часть горизонта. Ветер зашел к югу и уже не жег так колюче открытые части лица. Черевичный долго смотрел на надвигающиеся перистые полосы облаков.
— Похоже, циклон подходит. Совсем невовремя!
Вдруг ясно послышался гул самолета. На какое-то мгновение мы замерли. Крик, полный дикой радости, вырвался у нас одновременно.
— Само...лет, само...лет!!!
Прямо на нас, на малой высоте шел двухмоторный ИЛ-12. Но не дойдя километра два, отвернул вправо.
Уйдет! Не заметил! Болью резануло сердце. А из палатки выскакивали люди и уже черный столб сигнального дыма взвился над льдиной.
Самолет километрах в пяти снова развернулся, но уже влево, потом еще и еще, делая коробочку вокруг льдины.
— Видит! Это же экипаж Осипова!!!
Но почему он не садится? Самолет продолжал кружить. Его странное поведение нас пугало. Посадочная полоса отличная. Чего же боятся? Ведь Борис Осипов — один из лучших мастеров посадок на дрейфующий лед! Мучительно бились мысли, ища ответа. Вдруг, самолет качнул крылами и зашел на посадку. Вскоре его лыжи, вздымая тучи снега, заскользили по полосе и машина остановилась на дальнем конце поля.
— Почему не рулит к нам? Что-то странное! — настороженно сказал Черевичный, оглядывая нас. Из самолета со знаками «Полярной авиации СССР» выскочили люди и, не выключая моторов, с карабинами в руках, медленно направились к нам. Мы отделились от группы и вдвоем с Черевичным так же тихо пошли навстречу. Когда оставалось метров двести, со стороны прилетевших вдруг раздался крик:
— Иван Иванович, Валентин!!! Вы! Живы, живы!
И вся группа бегом бросилась к нам.
Объятия, толчки, удары по плечам, радостные крики, вопросы,— все смешалось.
— Борис, почему так долго не садился? Чего опасался, разве не видны знаки полосы? — задал вопрос Черевичный.
— А где самолет? Увидели какую-то палатку, людей, полосу аэродрома. Решили, что это американская научная база по типу наших «СП». А потом заметили красный флаг. Долго спорили, красный или полосатый США. Трудно различить. И все же решили нарушить нейтралитет и сесть. Может быть, американцы в бедствии: ведь одна палатка и люди без всякой техники в океане у полюса!
— Ясно, Боря, спасибо вам всем! — ответил Черевичный, обнимая его.
— Но вы не сказали, где же самолет? Утонул во время сжатия?
— Вон наш самолет, видишь черные пятна под снегом. В погорельцев превратились.
— О, черт! Вот этого не ждал! Но все живы? Живы! Ну это главное!
Через час мы были в воздухе. Наслаждаясь горячим черным кофе, Кузнецов хитро посмотрел на Черевичного...
— Иван Иванович, а как дегустация даров океана?
— Отложим до московского ресторана «Якорь». Там посуда лучше и антураж более культурный.
Мы громко рассмеялись. Вошел Осипов. Его серые глаза излучали тепло и добродушие.
— Черти полярные, заставили же вы нас волноваться!
— Что ты, Боря? Береги свои хлипкие нервы. Арктика и не то еще может преподнести.
Потом началась работа. Мы неоднократно прилетали на нашу льдину, и она казалась нам самой родной, самой теплой. Бортмеханик Василий Мякинкин был оправдан. Комиссия выяснила, что огонь возник из-за конструктивных недоделок в силовой установке.