— Папа, ты когда-нибудь любил?
Сын смотрел на него такими ясными глазами, таким простым искренним взором, что Кейман совсем растерялся и запутался. Любил, не любил… При чём тут это?
— Я, собственно, и сейчас… сейчас люблю. Свою жену, твою маму… — забормотал он, вдруг с отчаянной тоской ощутив, что врёт, и если чувствует что-то к этой хорошей, но давно уже бесформенной и ленивой везде, кроме кухни, женщине, то что-то ровное, родственное, умеренно-тёплое. И называться это должно как-то по-другому. По-другому, чем называется горячее.
— И я люблю — сейчас! — восторженно поделился сын.
«Ну точно. Он о горячем…».
— Она такая, такая… — Видимо, от избытка чувств Дарри закрыл лицо руками.
— Какая? Она, собственно, кто? — насторожился отец. Ему показалось, что он начал кое-что понимать. Даррет влюбился, гормоны бушуют, и поэтому он… Поэтому он не может сдержаться. Вполне логично! И не так уж всё это страшно, если немного подумать.
Теперь главное, чтобы девочка не была каким-нибудь отребьем — вкусы юности бывают довольно эксцентричными.
Дарри как-то странно долго не отрывал руки от лица. Кейман вдруг заметил, что он что-то бормочет прямо в ладони.
Ещё не легче! Так он под кайфом?!
— Дарри! Сынок! — подбежал Кейман к сыну и, схватив его за плечи, принялся трясти: — Ты что-нибудь принимал?
— Нет. — Сын опустил руки и смотрел на него удивлённо. — Нет, не принимал. О чём ты вообще? И зачем ты меня трясёшь? Ты её пугаешь.
— Кого?
Дарри помолчал и, улыбнувшись, совсем в другом, немного смущённом, тоне спросил:
— Хочешь с ней познакомиться?
И посмотрел на отца прямым испытующим взглядом. Кейману показалось, очень уязвимым.
— Конечно хочу! — с искренней готовностью ответил Кейман.
— Хорошо… Её зовут Ладора! — Даррет протянул отцу правую руку раскрытой ладонью вверх.
Кейман отшатнулся. Господи боже… Да дрочил бы себе и дрочил, а он же… он же того, свихнулся! Как они ещё по студенчеству говорили — улетела кукушка, хоть сачком лови!
— Дарри, ты это… погоди… Ты… знаешь, давай мы маму позовём! — От этой мысли Кейману даже как-то полегчало. Нет, ну понятно: одно дело дрюконавтика, другое — сумасшествие. Это болезнь, это надо вместе решать, она мать…
Кейман рванулся на выход, но Дарри его остановил:
— Потом я её и с мамой познакомлю. Да я давно уже хотел… Куда ты уходишь? — В голосе сына не было ни тени насмешки.
— Никуда… — остановился Кейман в дверях. Он начал тереть глаза, стараясь не смотреть на сына. Почему-то было страшно. Может быть, оттого, что Даррет в любую секунду мог выкинуть ещё какую-нибудь штуку, которая будет потом настырной картинкой торчать в глазах, а может быть — страх встретиться с его совершенно ясным взглядом. Ясным и ведь действительно — влюблённым…
— Папа, я так и знал, что ты не поверишь. Но тут всё просто. Просто посмотри… — Дарри встал с кровати. Простынь свалилась на пол. — А, да… — быстро натянул он джинсы, подозрительно привычно минуя этап трусов («Похоже, он их вообще не носит…») и направился к отцу.
Кейман колебался: выскочить из комнаты и сбегать за Агнес или позвать её прямо отсюда?
— Агнес! — крикнул он сдавленно, когда сын подошёл вплотную.
— Смотри… — Даррет снова протянул ему руку. Двумя пальцами другой руки он защипнул кожу по центру ладони и потянул вверх. Кожа тянулась на удивление хорошо, но вдруг он разжал пальцы, раздался щелчок и, словно какая-нибудь экзотическая мозоль, выскочило личико! Во всю ладонь.
У личика не было носа, но был большой малиновый рот, который приветливо, очень мило улыбался, и невыразимой яркости и глубины синие удлинённые глазки с длинными золотистыми ресницами.
— Здравствуйте! — мягким и одновременно звенящим голоском сказало личико, улыбнувшись ещё шире. Из-за округлых жемчужных зубок появился розовый язычок и волнисто проскользил по малиновым губам…
Кейман осел на пол прямо в дверях.
Несколько секунд он сидел без движения и молча, но потом, быстрым взглядом глянув на сына и долгим — на личико, довольно дружелюбно ответил:
— Здравствуйте!
Почти плюс тридцать градусов. Солнце горит, небо плавится. Но у бассейна, под зонтиком, на шезлонге — о да.
— О да… — сладострастно стонет Кейман. Дарри ждёт, когда его сладкие судороги стихнут, и убирает руку.
— Идите сюда! — машет Агнес из воды.
— Я и Даррет? — ослабевшим от блаженства голосом спрашивает Кейман, приподняв голову и тут же уронив.