Михайлову сорок лет. Человек он деловой, обстоятельный и достаточно образованный. До ареста возглавлял довольно солидное предприятие, ворочал, можно сказать, делами нешуточными… А начиналась эта история спокойно, при полном согласии обеих сторон: речь шла о регистрации импортных автомобилей, не прошедших таможенного оформления, стало быть, подложным путем, или, как сказано в приговоре, «легализацией нерастаможенных машин».
Доводкой же всей этой операции до полного, так сказать, ажура занимался некто Изосимов (фамилия изменена), человек, близкий к тем кругам, где и вершились, прокручивались эти дела, профессионал, работавший чисто, без сучка и задоринки, прямо-таки ювелир высшей пробы. И Михайлов, естественно, за него держался — дока незаменимый. Хотя и «дока» загодя предупредил Михайлова: счетчик работает! А когда истекло обусловленное время — сумма набежала кругленькая, о чем Изосимов и предупредил своего «работодателя». Михайлов молча кивнул, как бы соглашаясь, да, да, мол, долг платежом красен — однако сумма показалась завышенной. Вот уж поистине собственническая психология: берешь чужие, отдавать же приходится свои. Изосимов разгадал колебания гендиректора и предложил иной вариант. «Знаю, скоро ты получаешь новые машины, — закинул удочку. — А у меня такая рухлядь, пора на свалку… Улавливаешь мою мысль?»
Михайлов уловил, поговорили затем открыто — и торг состоялся. Сошлись на «тойоте». Однако время шло, а Михайлов помалкивал — иначе говоря, не вез и не тянул… вернее, тянул, ссылаясь на разные причины. Изосимов же все чаще и настойчивее напоминал о себе, ясно давая понять, что от своего он не отступит; надеяться на какие-то уступки с его стороны тоже не приходилось — не тот человек. И Михайлов решает наконец поставить в этом деле точку. «Все, — говорит он своему пособнику, — завтра едем в Новосибирск, машины там…» Изосимов удивился, почему там, а не здесь, но потом рукой махнул, дескать, в общем-то ему без разницы, где ее получать… Сели в михайловскую «тойоту» и поехали.
Погода стояла прекрасная. Солнечно, тихо, осенняя благодать. Изосимов был в приподнятом настроении, много шутил, анекдоты рассказывал. Михайлов вел машину и все больше помалкивал. Изосимов поинтересовался, между прочим, какого цвета его машина. «Да там их две; — помедлив, сказал Михайлов, — одна черная, а другая, кажется, цвета «мокрый асфальт»… На выбор». Изосимов засмеялся: «Годится! Беру «мокрый асфальт», не возражаешь?» Михайлов кивнул отстраненно: «Мокрый так мокрый… Сам выбираешь».
Проехали еще километров пять, не проронив больше ни слова. И где-то по дороге, между поселком Казачьим и Озерками, Михайлов незаметно достал пистолет и разрядил его в бывшего своего пособника, полагая, наверное, что иного выхода нет, а так — все будет шито-крыто, как говаривал сам Изосимов. Но шила в мешке не утаишь.
Вскоре Михайлов был арестован и полностью изобличен в умышленной расправе над тем, кому задолжал по «счетчику»… Расправа жестокая. Казалось, и приговор последует суровый. Но суд оказался на удивление снисходительным. Возможно, сыграли роль некие смягчающие обстоятельства, какие-то очень тонкие, простому глазу и незаметные, а лишь суду понятные нюансы, мотивы, позволившие ограничиться шестью годами лишения свободы бывшего генерального директора некоего ЗАО…
А вот к Вадиму Н., столь дерзко и разбойно, по определению суда, напавшему на Сергея Ч. (назовем так потерпевшего) и отнявшему у него 8 рублей, Фемида оказалась менее благосклонной и отвесила ему 7 лет. Замечаете разницу? Шесть лет за умышленное убийство, не считая «легализации нерастаможенных машин, и семь за… Неужто весы правосудия, символ справедливости и беспристрастия, качнулись не в ту сторону? Либо и вовсе «развинтились» и перепутали всякую тяжесть… Увы! Такие вот судебные «казусы» — и становится от них как-то не по себе.
«Шатается земля, как пьяный, качается, как колыбель, — сочувственно говорит библейский Исайя, — и беззаконие ее тяготеет на ней…» — это он о Земле, но ведь «беззаконие тяготеет на ней» по воле и прихоти человеческой.
Приговор Вадиму Н. был столь суров и непонятен, что немало смутил и возмутил даже потерпевшего — и Сергей Ч. написал заявление в краевой суд. «Нет, с таким приговором районного суда я не согласен, — не скрывал он своего удивления. — Конечно, Вадим Н. и его друг Николай К. совершили поступок низкий, бесчестный, но они чистосердечно раскаялись, попросили прощения, к тому же никакого физического (они и пальцем не тронули меня) и материального ущерба не нанесли, а что касается моральной стороны, думаю, для них и условного наказания было бы достаточно, о чем я и прошу».
Краевая коллегия лишь частично удовлетворила просьбу потерпевшей стороны, отменив приговор районного суда и снизив срок до 5 лет. «Остаток» получился тоже довольно весомый! Но таково решение суда — и не будем его обсуждать.
А вот о том, как отнеслась к «делу» Вадима Н. краевая комиссия по вопросам помилования, когда оно, это «дело», спустя год и два месяца после всего случившегося легло на ее стол, сказать необходимо — и я это делаю с удовольствием. И говорю твердо: комиссия отнеслась к судьбе этого парня внимательно, глубоко разобравшись во всех нюансах, и решение приняла единогласно: помиловать. Однако история тем не закончилась. Ждали, что скажет Москва. Последнее слово — за президентом.
И вот наконец ответ: президент не подписал! Помню, как многие из нас, членов коллегии, были не просто огорчены, но крайне задеты и ошарашены московским ответом, полным спокойного и величаво-холодного равнодушия. И невольно закрадывалось сомнение: а видел ли хоть одним глазом, держал ли президент это ходатайство в руках? Скорее всего, В.В. Путин потому и не подписал, что не давали ему эту бумагу на подпись… А все решалось на уровне той же кураторской «челяди, которая, ничтоже сумняшесь, и подставила в очередной раз президента.
Так думали многие из нас, об этом говорили на очередном заседании и решили: рассмотреть «дело» Вадима Н. повторно. Нет, не в усладу каким-то личным амбициям, но исключительно ради суда справедливого. И рассмотрели вскоре, оставив свой прежний вердикт в силе: помиловать! Иными словами, опротестовали «решение» президента. И как же он отнесется к этому протесту? Скорее всего, настоит на своем. Но это уже, как говорится, другой коленкор, ибо комиссия тоже настояла — и выполнила свой долг до конца. Поступок, достойный уважения. Вот так и нужно отстаивать свое мнение, особенно в тех случаях, когда от этого мнения зависит судьба человека.
Тем более что и президент на сей раз отнесся к мнению краевой комиссии с большим пониманием и повторное решение о помиловании Вадима Н. подписал.
Помню, лет двадцать назад пригласили нас в ИТК строгого режима — выступить перед заключенными. Поначалу подумалось: а нужны строгорежимникам встречи с писателями? И не делается ли это всего лишь ради обычной «галочки» — вот, мол, какая работа проводится… Однако позже сомнения наши развеялись.
Начальник колонии прислал за нами машину — и через полчаса мы были уже на месте, в так называемой Куете. Нас провели в кабинет начальника. Навстречу вышел человек средних лет, улыбчиво-мягкий, приветливый, представился коротко: подполковник Березин. Поблагодарил за то, что не отказались, приехали, и сказал, что подобные встречи хотя и редки, но очень важны и нужны, как глоток чистого воздуха в зараженной атмосфере… Он так и сказал — глоток чистого воздуха. И меня удивила и тронула душевная мягкость, открытость и какая-то даже утонченность, интеллигентность начальника ИТК строгого режима — это при его-то суровой должности.
Потом была и сама встреча с теми, ради кого, собственно, и пригласили нас в ИТК. Зрительный зал — полон. И я с интересом, с каким-то даже болезненно-острым любопытством вглядываюсь в лица сидящих перед нами строгорежимников, не замечая в них ничего особого, чем отличались бы они от тех, которые каждодневно приходится видеть там, на свободе, обычные лица — молодые, очень молодые и в возрасте, задумчиво-суровые и печальные, оживленно-беспечные и загадочно-отрешенные, симпатичные и не очень… Как и везде.