— Не я, — покладисто согласился Эро и тут же добавил:
— Но может, я попрошу Аугусту Нель... Я... Моя... — секундная пауза, а дольше уже уверенно:
— Моя женщина спасла ее внучку. Как думаешь, имеет она право на высочайшую милость? Она и, может быть, я вместе с ней?
Козлы скрипнули, когда Пауль спрыгнул на землю, и мы с Генкой наперегонки бросились к шторке, которая отгораживала нас от всего остального мира.
Эйалгин стоял, скрестив на груди руки, и презрительно улыбался. Ветер играл с колокольчиками, вплетенными в косу эльфа, и меня лично немного раздражал тот мелодичный звон, что они издавали.
Эро подошел к нему вплотную, и я мысленно отметила, что в своей пыльной дорожной одежде он смотрится ничуть не хуже облаченного в парадную форму эльфа.
— Ты что вообще здесь делаешь? — Павлик дотронулся указательным пальцем до белой рубашки своего собеседника. — Думаешь, тетушка похвалит тебя за то, что ты нас задерживаешь?
— Жмуль... — голос Эйалгина был наполнен злобой и ненавистью, да и весь он как-то вдруг перестал быть прекрасным принцем. Обозначились некрасивые морщинки у крыльев носа, да и сам нос слишком хищный, а губы тонкие, но главное — колокольчики с их невыносимым звоном.
— И кстати, о Жмуле... — Павлик вручил эльфу какую-то бумагу, и Афиноген даже зашипел от досады, потому что с нашей позиции узнать, что в этом документе написано, не было никакой возможности.
Эйалгин побледнел и недоверчиво нахмурился:
— Тут какая-то ошибка. Не может быть, чтобы...
— Может, поверь мне, мой старый добрый друг... В мире нет ничего невозможного.
— Я... — эльф решительно кивнул и шагнул в сторону. — Я провожу вас во дворец.
— Твое право, Эй...
Павлик повернулся к повозке и, опершись правой рукой о деревянный край, легко вспрыгнул на козлы.
— Извини, что не предлагаю подвезти. У меня коза страсть до чего посторонних мужиков не любит... — и рассмеялся.
Ненатурально рассмеялся. И на рубашке между лопаток мокрое пятно. Спина напряжена, а кровь мчится по венам с такой скоростью, что, мне кажется, я даже слышу шум ее стремительного бега. И я либо ничего не понимаю в этой жизни, либо Павлик только что играл какую-то непонятную мне роль, и эта игра далась ему нелегко.
А дальше я забыла о чем думала, потому что деревья расступились, и мы увидели дворец.
Он не был огромным или величественным, но точно завораживал. Цветные витражи окон весело подмигивали солнцу, а острые шпили башен безжалостно протыкали голубое небо.
— ...три, четыре, пять...
— Семнадцать родовых башен, — бросил Павлик через плечо и не удержался от вопроса:
— Красиво?
— Очень, — я кивнула и выбралась к нему из-за шторки. — Очень красиво. И которая из них принадлежит твоему роду?
— Моему? Нет, они все принадлежат правящему роду, но род моей матери строил одну из них, это правда. Вон ту, с флюгером в виде летящего дракона.
Я запрокинула голову, рассматривая башенный шпиль, а флюгер подмигнул мне золотым боком и вдруг сорвался с насеста и понесся вниз.
— Ай! — я прикрыла голову руками, а Павлик рассмеялся.
— Испугалась? Извини... надо было предупредить. Это он так приветствует свою кровь. Меня.
Золотой дракон сделал круг над нашей телегой и взвился назад на вершину родовой башни. А потом подъемный мост опустился, и из ворот к нам навстречу выбежало юное эфемерное создание.
— Аугуста Нель... — вздохнул Эро и спрыгнул с телеги.
— Мальчик, — девушка небрежно кивнула Павлику, проигнорировав протянутую в приветственном жесте руку. — Где она? Мне сказали, ты привез мне мою Оливилинниль...
— Ее и грустные вести о смерти твоей дочери, великая.
— Она умерла для меня давно, — от по-девичьи звонкого голоса потянуло морозным холодом. — Ты отдашь мне мою наследницу? Или, может быть, хочешь, что бы я попросила?
Тонкие брови изогнулись удивленно, а красивое лицо спряталось за маской презрения.
— Я... — Павлик вздохнул полной грудью, а потом устало тряхнул головой. — Нет... Она внутри.
На прощание с Оливкой мне выделили пять минут. Я даже понять ничего толком не успела, как ее унесли. Мы с Зойкой немедленно почувствовали себя осиротевшими. Я почувствовала, а коза пялилась на белые брюки подошедшего к телеге Эйалгина. Жаль, что только пялилась.
— Смотрю, ты просто купаешься в высочайшей милости, — не знаю, каким образом он очутился во дворце раньше нас, возможно, он вездесущ. Вездесущ и до отвращения раздражающ.