XIII
— Ваша фамилия?
— Карпюкович. Изодас Карпюкович.
Полчаса тому назад Карпюкович был доставлен на заставу и теперь сидел у стола напротив майора Засветаева. За другим столом сидели замполит заставы лейтенант Игорь Рощин и кряжистый черноусый старшина Тихон Иванович Алексеенко.
— Расскажите, Карпюкович, где и когда вы перешли границу?
— Я, товарищ майор, не переходил границы. Это недоразумение. — Изодас как ни в чем ни бывало улыбнулся, с заметным интересом рассматривая побеленную в светло-синий цвет канцелярию, сейф в углу, радиоприемник, схему на стене, задернутую бледно-розовой шторкой.
— А как же вы очутились в лесу?
— Мне нездоровилось. Я отошел в лес... Затем прилег отдохнуть...
— Но вы углубились в лес, в болото?
— Одолевала жажда, хотелось найти воду, болотную я не стал пить и решил поесть малины. Я знал, где есть много малины, и пошел туда... — Ответы Карпюковича были вполне правдоподобными. Он рассказал майору, что приехал с севера, из Кандалакши, где работал в леспромхозе механиком, доехал попутной машиной до Роздиянского шоссе, ожидая автобуса, почувствовал недомогание.
— Я и так, товарищ майор, обижен судьбой...
— Кто вас обидел?
— А как может чувствовать себя человек, которого держат полгода в тюрьме, а он не знает, в чем его обвиняют?
— Бывают ошибки...
— Есть беззащитное добро и вооруженное зло...
— Вы считаете нас вооруженным злом?
— Лично вас нет. Уж служба ваша такая... Я много времени не видел сестры. Она роднее мне всех на свете. Я приехал повидаться с нею, а меня ловят, как преступника, и травят собакой.
— Вас никто не травил собакой. Вы задержаны, как подозрительный.
Перед майором лежал чистый лист бумаги, но он сознательно не сделал ни одной записи, надеясь на свою хорошую память и опыт. Подробную запись вел лейтенант Рощин, стол которого стоял в противоположном конце канцелярии. Рассказ Карпюковича только внешне казался правдоподобным. Иван Александрович с первых же слов выявил противоречия, но не стал настаивать на уточнениях, а тем более заниматься разоблачением. Это дело штабных офицеров, которых ждали с минуты на минуту. Майор вел обычный предварительный опрос, который имел очень важное значение по своей свежести, когда нарушитель психологически еще находился под сокрушительным влиянием провала. Чтобы казаться независимым и спокойным, Карпюкович прилагал нечеловеческие усилия, забыв, что он объявил девочкам о своем мнимом браконьерстве, забыл и о том, что самые лучшие, самые честные и непосредственные друзья пограничников — дети.
— Вы давно не видели сестру? — спросил майор.
— Давно. Почти четыре года.
— Мы вам предоставим такую возможность.
— Когда?
— Это решит командование.
— Значит, меня задержат?
— Да. До выяснения.
— Выходит, я опять попадаю под следствие?
— Смотря как сложатся обстоятельства.
— Как они складываются? — быстро спросил Изодас.
— Наверное, гражданин Карпюкович, вопросы полагается задавать мне, — спокойно заметил Иван Александрович, чувствуя, что «тип» этот, как нарекли его пограничники, теряя выдержку, начинал понемногу «вязнуть» в своих ответах. Очевидно, он и сам понял это и спохватился. Желая отвлечься от опасных мыслей, быстро ответил:
— Извините, увы, я забыл, что не всегда исполняются горячие желания и добрые надежды...
— Если бы добрые! — веско проговорил Иван Александрович и поднял на Карпюковича ясные, чистые в своем спокойствии глаза, не зная еще, насколько сильно и уничтожающе прозвучит эта его последняя фраза.
Шелест бумаг на столах прекратился и сменился глубокой тишиной.
Застигнутый врасплох внезапным ответом начальника заставы, нарушитель ощущал на себе взгляды трех пар внимательных глаз и готов был провалиться сквозь землю. Дернул же его дьявол пуститься в болтовню о горячих желаниях и добрых надеждах... Он-то хорошо знал, с какими «надеждами» шел к себе на родину...
— Я приехал домой! Понимаете, домой! — уже с искренней в голосе горечью восклицал Карпюкович.
— Вас можно понять, — согласился майор.
— Так почему же вы меня задержали?
— Я уже вам говорил, гражданин Карпюкович, все теперь зависит от вас...
— Но почему же от меня? — Подавшись вперед, Карпюкович стучал себя в грудь ладонью.