Щербина погиб во время преследования нарушителя, сорвавшись со скалы. Молодой, сильный, смелый. Для нас смысл «границы» вырос на величину целой человеческой жизни — навсегда…
А жизнь продолжалась. Сейчас на месте скалы, с которой сорвался Щербина, прокладывается дорога. Спокойные водители — турецкие и наши — спокойно поведут свои машины туда и обратно. Смерть человека оплакивают, гибель пограничника оплачивают.
И такой вот мирной дорогой… Как сказать о мужестве этих ребят? Так же трудно говорить о своих сыновьях.
Сначала я думал, что бывает талант пограничника, как есть талант музыканта. Я просто был твердо в этом уверен, глядя на начальника заставы майора Чхартишвили. Как можно, думал я, имея ласковые «штатские» глаза и мягкие спокойные жесты, одновременно быть тем, что называется «взведенный курок»? Видеть в ночи, как кошка? И слышать так, чтобы с пяти метров услыхать, как разволновавшийся в наряде старший лейтенант Думбадзе потихоньку расстегивает кобуру, и тогда вовремя шепнуть:
— Думбадзе, отставить!
Как это называется?
Граница, конечно, по праву отбирает себе самых сильных, самых «моторных», самых-самых. Но люди все равно разные, даже очень. А служат одинаково: талант дает сама граница, приходится применять себя к открывшемуся таланту. Как будто вместе с формой человек сразу на себя «надевает» собранность, неунывающее упорство в делании всякой работы и презрение ко всем неудобствам пограничной службы.
Первый месяц все, как правило, не спят: балагурят, вздыхают, мечтают. Потом — спят, как космонавты: когда можно и надо. Значит, это уже вступил в действие талант владения собою, открытый границей.
Мне кажется, я в обычной жизни теперь всегда отличу человека, меченного границей. А ведь и тяжесть, и опасность труда мне в общем не впервой было испытывать: работал в ткварчельских шахтах, ходил с пастухами на зимние кочевья. Но там мы подчинялись законам природы: высшую точку напряжения можно было рассчитать, стянуть к ней все силы, а в промежутках — расслабиться, беречь. Здесь же у величайшей опасности могут быть вероломно безмятежные глаза, и небо над ней ясное, дачное такое небо, — только бы, кажется, экскурсии принимать и играть в настольный теннис. Здесь опасность не предупреждает о себе ни запахом газа, как в шахте, ни ломотой в ногах, как в горах перед бурей. Есть она или нет — неизвестно, потому она есть всегда. И потому же, когда каждый нерв, как антенна, — рабочее, нормальное состояние. Но в то же время нигде я, кажется, не встречал такой всеобщей охоты к балагурству и взаимному вышучиванию и такого простодушия, как среди этих ребят. И еще такой очевидной человечности, что ли. Стремительно взрослея в главном, как они остаются отчаянно молоды! Когда гигант Пархоменко схватил сразу двух нарушителей границы, ему яростной завистью завидовала вся застава. Как Теркину, когда тот подбил из винтовки самолет.
И все-таки в споре с ровесниками, не испытавшими того, что испытали они, правыми остаются те, что прошли школу границы. Они знают, что любят, их патриотизм конкретен, и граница их научила, как любить Родину делом, а не только словами.
Я верю в этих ребят. Верю в Джако, верил в Щербину, верю в Пархоменко. Когда-то они меня спрашивали про писательскую работу: что это, с чем ее сравнить? Я сказал — с рытьем артезианских колодцев. Теперь я так думаю о пограничной службе. Только здесь нет и не может быть тех сомнений, что в писательстве: найдешь воду или нет? Вода обязательно будет. Только надо к ней прорыться, а это трудно. Только надо дать родничкам твоих привязанностей — к дому, к порогу, к другу, к дереву под окном, — дать им набухнуть, напитаться границей. И они соединятся в один чистый и сильный родник — любви к Отечеству.
В бессмертном дозоре[5]
Многие тысячи километров насчитывает сухопутная и морская граница Страны Советов. И на всем ее протяжении — пограничные заставы, где воины в зеленых фуражках несут неустанный дозор на горных и равнинных пограничных тропах, бдительно охраняют государственные рубежи Родины.
Каждая застава на нашей священной советской границе — надежный страж завоеваний Великого Октября. Но есть среди них лучшие из лучших, заставы — отличники пограничной службы, те, которые носят имена героев-пограничников, отдавших жизнь за Родину.
В 1926 году впервые одной из наших южных застав было присвоено имя погибшего в бою с нарушителями границы Андрея Бабушкина. Сейчас несколько десятков пограничных застав носят имена героев, заслонивших собою родную землю.