— А лейтенант Терешкин где? — спросил Гильфан. Кто-то из раненых протянул неуверенно:
— Нас-то он направил, поторапливал… А сам вроде бы тоже пополз позади…
— Вроде бы! — вскипел Батаршин. — Да вы что? Потеряли начальника заставы?! А если он в их лапы попадет? Или изойдет кровью один в этой осоке?
Батаршина будто обожгло: а что, если лейтенант смог сползти вниз, а здесь силы его оставили? Помочь некому. Надо проверить кустарник…
И хотя вокруг, на сопке, по берегу и в озере, густо рвались снаряды и становилось все светлее, а значит, неприятель легче мог их заметить, хотя Гильфан понимал, что им самим с каждой минутой сложнее будет выбраться, он первым, а за ним остальные поползли осматривать заросли.
И Гильфан наткнулся на лежавшего в траве, обессилевшего от потери крови и уже терявшего сознание лейтенанта Терешкина.
Вот что вспоминал позднее сам начальник заставы героев на Заозерной:
«— Вас перевязать надо, — были первые слова Батаршина, но перевязать оказалось нечем.
— Ну хорошо, — решил Батаршин, — мы вас, товарищ начальник, доставим в тыл или вместе умрем.
Они смастерили носилки из двух винтовок и плаща. Когда меня на них положили, я почувствовал невыносимую боль от ран… В это время три снаряда упали в озеро неподалеку. Японцы нас обнаружили. Пришлось пробираться ползком… На высоте, что восточнее Безымянной, заметны люди. Наши это или нет, мы не знаем… Батаршин вызвался проверить.
— Я пойду к ним один; если это японцы — я брошу гранату и покончу с собой; если свои — приду к вам на помощь».
Оказалось — свои! Танкисты, двигавшиеся на выручку защитникам Заозерной. Прямо на танке они подвезли раненых к реке. Через нее лейтенант Ратников, Батаршин и другие пограничники вплавь доставляли на себе раненых товарищей и их оружие на тот берег, где находился санитарный пункт.
Восемь раз переправлялся так через реку Гильфан Батаршин. Возможно, сил ему добавило известие, что Иван Чернопятко уже здесь, жив и даже будто бы заверил медиков, что помирать пока не собирается…
* * *Рассвет наступил, словно единым взмахом отодвинув липкий сумрак, тьму, столь любимые всеми, пытающимися нарушить советскую границу, всеми — от мелких контрабандистов до матерых агрессоров. В режуще-ясном, чистом свете утренней зари особенно четко виделись события минувшей ночи.
Пограничники свой долг выполнили с честью: выиграли сдерживающий бой с чудовищно превосходящими силами врага, дав возможность выдвинуть к границе части Красной Армии.
31 июля, в 6 часов 37 минут, командующий Краснознаменным Дальневосточным фронтом Маршал Советского Союза В. К. Блюхер приказал открыть по захватчикам артиллерийский огонь.
Весь мир помнит, с каким позором бежали от высоты Заозерной горе-завоеватели под сокрушительными ударами советских стрелковых частей, артиллерии, танков и боевой авиации.
Из сообщения штаба Краснознаменного Дальневосточного погранокруга:
«…Громадные потери, понесенные противником в боях 31 июля, настолько его потрясли, что… японские генералы не нашли ничего лучшего, как объявить в своих газетах, что пограничники на высоте Заозерная были «прикованы цепями к столбам».
Из доклада политотдела Управления краснознаменных пограничных и внутренних войск Дальневосточного округа о Посъетском погранотряде в дни провокации у озера Хасан:
«Сразу же после боя в ночь на 31 июля подали заявления о приеме в ВКП(б) раненые комсомольцы товарищи Шляхов и Бигус, и после этого приток заявлений не прекращался…
В партию был принят 51 чел., а комсомол вырос почти на 300 чел.».
Испытание прочности дальневосточных рубежей страны окончилось для «завоевателей» и претендентов на земли советского народа плачевно. Захватчиков изгнали с советской земли.
Иначе и быть не может, если грудью своей закрывают Родину-мать ее сыны.
Теперь мы хорошо знаем, что провокации на дальних рубежах задумывались захватчиками как своеобразный «экзамен». Вот как объясняли их уже после Великой Отечественной войны.
Из показаний офицера японского генштаба Танака Рюнти Международному военному трибуналу в Токио, 1946 год:
поражение у озера Хасан «заставило серьезно задуматься о готовности японской армии к большой войне».
Из выводов сотрудника госдепартамента США Дж. Макшерри:
«Демонстрация советской мощи в боях на Хасане и Халхин-Голе имела далеко идущие последствия, показав японцам, что большая война против СССР будет для них катастрофой…»
Так грозным эхом отозвалось мужество тех, кто дрался у озера Хасан и на реке Халхин-Гол.