Её не было до самого вечера. К вечеру она пришла с пожилой женщиной, можно сказать, старушкой. Они переправили нас в баньку, заткнули в ней ветошью маленькое окошко и зажгли фонарь. «Располагайтесь, – сказала старушка тихо, – мойтесь, парьтесь. Здесь пока жить будете, не шумите. В селе любопытных глаз и ушей много». – Женщины ушли, а немного погодя послышалось блеянье овец и рёв коров. В село возвращалась с лугов скотина, начиналась вечерняя деревенская жизнь.
В баньке жарко, из чугунного котла идёт пар, около входа несколько вёдер с холодной водой, на полу стоят деревянные шайки и лежат кусочки мыла и мочалки.
Такого блаженства мы не испытывали никогда. Мы хлещем друг друга веником, поливаем водой, трём друг друга мочалками со сползающих с них мыльной пеной. Мы радуемся как дети. Намывшись – все выползаем в предбанник отдыхать и тут обнаруживаем развешанные на верёвке рубашки, штаны, нательное бельё, картузы, шляпы и так далее. Чуть остыв, начинаем примерять обновки. Не всё подходит по размеру, а чего-то нет совсем, например, обуви.
Женщины пришли в баньку поздно вечером, когда уже было совсем темно. Чего не подошло, они взяли с собой, пообещав принести нужный размер, а вот с обувью было совсем плохо. В малоимущих домах её просто в достатке не было, а в зажиточные – хозяйка и её соседка-старушка заходить боятся.
– Скажите, а у вас в селе лапти плетут? – спрашиваю я.
– А как же, для лета самая хорошая обувь была и есть. Её и сейчас, кто постарше носит – обрадовано произносит тётя Мотря.
– А есть, кто сплести может?
– Это к деду Тимохе надо, он хоть и старый, но за неделю наковыряет.
Все прибодрились. Выход из положения был найден. Через неделю нас было не отличить от тамошних крестьян бедного сословия. Прибодрились мы ещё и потому, что узнали – староста в селе добрый человек, выбранный народом, а не назначенный немцами. Он хозяйке приходится кумом. Хозяйка старосте о нас уже рассказала и тот завтра хочет нас беглецов видеть.
– Кум сказал, чтоб шли к нему в управу не кучей, а с разных сторон деревни по одному или два человека с промежутками по времени и чтоб выдавали себя за беженцев, – предупредила нас тётя Мотря.
На следующий день рано утром, выбравшись окольными путями за деревню и подождав, когда наступит день, мы двинулись в деревню с разных концов. Управу было видно издалека, над ней развевался флаг рейха.
На крыльце нам преградил путь рыжий полицай.
– Куда прёшь, басота!?
– Так регистрироваться, замялись мы, чтоб всё по закону…
– Без докладу не положено, – проговорил полицай и, смерив нас взглядом и не обнаружив ничего подозрительного, юркнул за дверь. За дверью послышался его голос:
– Желающих вас видеть уже семь человек накопилось. Их пущать по одному или как?
– Они из каких будут? – спросил староста..
– По виду басота, а кто они там погорельцы, али беженцы, разве поймёшь.
– Время у меня на разговоры нет. Заводи всех разом.
Тут же к нам вышел рыжий полицейский и сказал:
– Входите! Герасим Ильич вас всех впустить велят.
Везение двенадцатое
Мы вошли в комнату и остались в ней один на один с этим Герасимом Ильичём. Старосте было за шестьдесят. Посмотрев на нас, он задал каждому несколько простейших вопросов: «Кто? Откуда? Зачем?». Затем вызвал полицейского и спросил:
– Гришка, в селе много нуждающихся в работниках?
– Так точно! – гаркнул Гришка. – Особенно среди зажиточных мужиков. Любят они на халтурку чего-нибудь построить, или поправить.
– А бабам одиноким с малыми детьми помощники разве не нужны?
– Нужны, господин староста, у некоторых плетни заваливались, огороды остались недокопанными… Непорядок это. Мужские руки требуются.
– Вот и я об этом же… – и староста многозначительно поднял палец вверх. – Будем о своих сельчанах думать. Определим их жить в школу. Отведёшь и покажешь. – И он строго посмотрел на полицейского.
– Будет сделано, господин староста! – отчеканил тот.
– Через неделю зайдёте, я вам выправлю пропуска. – Сказал Герасим Ильич, обращаясь к нам. – Живите сколько хотите, только не озорничать и не воровать, девок не портить. Узнаю – лично сдам в гестапо. Ступайте.
Мы понимали, что нам очень повезло. Ещё мы понимали, что староста специально разыграл эту сцену с приглашением полицейского, чтоб отвести от себя подозрение. Даже базу под свои действия подвёл. Умён, ничего не скажешь.
Через неделю пропуска были у нас в кармане. Мы живём в школе и ходим наниматься на работу в деревню к хозяевам, как мы тогда говорили – к дядькам. Кто-то из нас подряжается за прокорм строить сарай, кто рыть колодец, кто строить изгородь и так далее. Работы в деревне хватает.