В школе нас живёт не семь человек, а гораздо больше. Кроватей в школе, разумеется, нет. Мы спим в шкафах, в которые вешали одежду дети. Сваленные на пол с закрывавшимися дверками, они служат неплохим укрытием от холода. Иногда мы эти шкафы кладём друг на друга, чтоб было теплее.
Понемногу стали обзаводится разной одежонкой, честно заработанной у хозяев.
Везение тринадцатое
Надзирать за нами в школе поручено голенастому полицейскому из местных, по кличке Сыч. Этот Сыч частенько приходит по утрам и проверяет, кто из постояльцев на месте, а кого нет. Такие обходы дают ему некоторую прибыль. Каждого, кто не был на месте из его списка, он обкладывает данью: один должен за это поставить ему литр самогона, другой убрать его подворье от навоза и так далее. Наша семёрка беглецов в школе распалась. Совершившие вместе побег, мы вскоре обросли новыми знакомствами и образовали новые небольшие товарищества в два-три человека. Сходились, как говорится, по интересам и характерам.
Я тоже входил в такую компанию. Так легче было найти работу и пропитаться. Потом, с моими ногами было вообще трудно в одиночку найти работу. Ноги ещё болят, устают, ломят и ноют. В группе это понимают, что копать огород лопатой я не могу, возить тачку и носить брёвна тоже. Мне находят работу полегче – заплести плетень, заклепать вёдра, сплести корзины. Ещё я ремонтирую или делаю заново грабли, выстругиваю черенки для лопат, вил, топоров и так далее.
В нашу группу входят: я, Лёнька-сорвиголова и Володька. Лёньку мы зовём сорвиголовой за лихой характер, весёлость и общительность. Кажется, что он знает в деревне всех и вся. И вот однажды этот Лёнька говорит мне одному и потихоньку:
– Слушай! Пётр. Пошли к немцам в полицейские наймёмся.
У меня от такого предложения округлились глаза.
– А что ты так на меня смотришь? У немцев паёк, одежда, сапоги и карабин, – продолжил он. – Жить можно. Неужели так и будем в этих шкафах вшивых валяться. А морозы настоящие настанут… Мы же эту школу не протопим. Отсюда даже клопы разбегутся.
– Нет, я к немцам служить не пойду, твёрдо говорю я. – Они меня убивали, сколько моих друзей побили, а я к ним служить…
– Значит не допёр, – пожевав губы, говорит Лёнька, а я думал, что ты сметливее. Ладно, забыли, о чём шла речь, разговора меж нами не было. Живи, как знаешь. Прощевай, дружище. – Он хлопает меня по плечу и уходит.
Его уход я сильно переживаю. В голове постоянно вертится: «Как это, Сорвиголова и у немцев!! Скажи это в школе, так никто не поверит».
Насельники нашей школы и деревенские потом говорили мне, что встречали Лёньку на вокзале с повязкой полицейского и немецким карабином. Я с ним тоже встретился, но гораздо позже и при других обстоятельствах.
Зима. Рыхлый и мягкий снег завалил округу. Я помогаю местному столяру-инвалиду вязать рамы, делать табуретки и столы. У него одна нога деревянная. Я работаю у него до весны, а рано весной пойду к его брату Трофиму ошкуривать брёвна для строительства дома. При ошкуривании, в основном, работают только руки. Ноги я продолжаю оберегать, хотя они меня стали меньше беспокоить. Время делает своё дело. У столяра я научился многому. Потом, после войны я в домашнем хозяйстве делал сам табуретки, лавки, квашни, маслобойки и даже клепал маленькие кадушонки.
Весна. Я продолжаю жить в школе, хожу вместе с Володькой к Трофиму на работу. Однажды Трофим попросил меня поехать с ним в район, чтоб купить там скобяные изделия для нового дома: гвозди, скобы, петли для окон и дверей и так далее. Земля уже освободилась от снега, пригревает солнце, тепло. В город мы едем на телеге. Приехали мы в этот районный город, Трофим пошёл в скобяной магазин, а я топчусь около лошадей. Откуда ни возьмись двое полицейских. Подходят: «Кто такой?». Я им пропуск показываю. Они пропуск посмотрели, положили себе в карман и спрашивают:
– Беженец?
– Беженец, – отвечаю. – У хозяина работаю. Он в магазин за покупками пошёл, а я коней стерегу.
– Ты нам и нужен. Хватит, отстерёг ты его коней, топай вперёд и не оглядывайся, – наставили на меня карабины и повели. Подвели к какому-то подвалу и втолкнули в дверь.
Подвал длинный, стены из красного кирпича, а народу в нём, как этих кирпичей в стенах. Прислушиваюсь к разговорам. Оказывается это теперь немецкая тюрьма. Вскоре вывели нас из этого подвала, построили и повели. Ведут нас мимо того самого магазина, где меня схватили. Смотрю, Трофим, около лошади ходит, меня высматривает. Я кричу ему, что здесь я. Только меня за этот крик полицай так шибанул прикладом, что мне кричать сразу расхотелось.