Вылезать мне из кузова нельзя. Да, я могу перевалиться через низкий борт полуторки и упасть к её колёсам и даже отползти в кювет, только назад меня никто в кузов затаскивать не будет. И вот я тихо лежу в кузове у борта, а пулемёты строчат и строчат, от кузова полуторки летят щепки. На шоссе горят отдельные машины, однако мой автомобиль не загорается, и я лежу невредимый.
«Ну, что, боец, Живой?» – спрашивают меня после обстрела, влезающие в кузов попутчики. – И даже ни одна не зацепила» – удивляются одни. – «Ты смотри… В кузове ни одной целой доски нет, а ему хоть бы хны…», «Ну, ты везунчик!» – говорят третьи. – А я отмечаю, что каждый раз после таких обстрелов в кузов поднимается всё меньше и меньше людей. «Значит, по кюветам остались лежать, – думаю я», а полуторка едет дальше.
После достаточно долгой езды, машина вдруг резко останавливается, Слышатся впереди выкрики: «Минск немцы взяли! Поворачивай на Киев!». Такой информации я не верю. Не может немец за пол дня Минск взять, однако образовавшаяся колонна разномастных, избитых пулемётными очередями машин сворачивает на другую трассу. Едем по ней. Вдруг колонна останавливается, двигатели перестают работать. Установилась необычная тишина. Не слышу ни слова, ни вздоха.
И вдруг кто-то испуганно и тихо говорит: «Немцы».
Везение пятое
Я подтягиваюсь на руках и смотрю через борт кузова. То, что я вижу, немыслимо. На трассе стоит, перерезав её, немецкий танк с крестами, совсем рядом речка с зарослями осоки край берега. Немецкий офицер жестами приказывает всем выходить из машин.
Люди стали прыгать с кузова. Я переваливаюсь через борт, падаю и, не обращая внимания на боль в ногах, ползу к речке. Мне страшно хочется пить. Подползаю и плюхаюсь лицом в воду. Вода заливает рот, нос, глаза. Жадно глотаю иссохшими губами прохладную влагу и окунаю в воду всю голову. Пью бычком. Хорошо. Поднимаю голову и вижу, что вся масса людей, без всякой команды, лезет в эту речку. Я, тоже подчиняясь чувству стадности, лезу в речку и прячусь за осокой.
Рядом со мной, пригнувшись, стоит, судя по одежде, офицер, только без знаков различий. Он придвигается ко мне вплотную и срывает с меня зелёные петлицы. «А фуражку сам утопи и побыстрее, – говорит он и добавляет, – немцы всех пограничников считают коммунистами и сталинскими соколами, так что от греха подальше».
Я делю то, что мне сказал офицер и не напрасно. Вскоре немецкий унтер жестом дёт команду: «Всем вылезать из воды!». Из речки я вылезти самостоятельно не могу. Люди вылезают, а я торчу в воде и даже никого не прошу о помощи. Тут ко мне подходят два дюжих артиллериста, берут под мышки, поднимают и вытаскивают из речки, но не бросают, несут до дороги, где немцы в это время всех выстраивают в два или три ряда. Перед строем расхаживает офицер и что-то говорит на ломаном русском языке про великую Германию и её непобедимую армию, затем велит всем коммунистам, жидам и пограничникам выйти из строя.
Выходят несколько человек, видимо, коммунисты и евреи. Немецкие солдаты шныряют по рядам и выпихивают ещё двух солдат-пограничников в зелёных фуражках и с зелёными петлицами и ещё несколько евреев. Всех отводят в сторону и тут же расстреливают. Оставшихся в живых, криками и пинками, сбивают на дороге в колонну, затем поступает команда идти и вся масса, в основном бывших военных, под дулами автоматов и оскалом рычащих псов, начинает двигаться.
Меня тащат всё те же артиллеристы, потом их меняют два морячка. Как здесь оказались эти морячки? Неизвестно. Потом их меняет ещё кто-то. Палящее солнце быстро изматывает, лишает сил, но меня уставшие люди не бросают. Я среднего роста, но не такой уж и лёгкий. На мне только намокшие в воде бинты сколько весят.
Дорога идёт под уклон и это облегчает труд моих носильщиков. Колонна, похожая на огромное живое существо движется, занимая всю ширину дороги. Иногда сзади и спереди раздаются одиночные выстрелы из карабинов, или короткие очереди из автоматов. До меня доносятся слова: «Пристреливают тех, кто не может, или не хочет идти».
Меня не бросают, люди упорно передают меня из рук в руки и несут дальше, а я думаю: «Сколько эти люди будут меня нести? Насколько у них хватит сил? Кто и что меня ждёт впереди? Кому я нужен, когда немцы запросто расстреливают здоровых и крепких мужиков?».
Вскоре в низине замелькали крыши домов большого села. Колонна доходит до его окраины и останавливается. Все падают на землю, привал. Офицер, показывает тростью на большой дом и говорит: «Это бывший русска болныца, а теперь – немецкий госпитал. Всех, кто нуждается в медицинская помощь, останутся здесь, а здоровые пойдут дальше».