Иван послушно шел рядом с Барой, но, дождавшись, когда они и зайдут за угол, так чтобы из окон общежития их не было видно, Иван перегородил Баре дорогу.
— Постой, лейтенант, подожди. Разговор у нас есть! — он вопросительно глянул на Цырена, Цырен согласно кивнул головой. — Давай вон дойдем до каптерки, поговорим.
Бара сначала опешил от такого запанибратства, потом хотел было что-то возмущенно сказать, но Цырен взял его под локоть со своей стороны.
— Пойдем-пойдем, лейтенант, разговор есть.
И Баре пришлось подчиниться.
— Вы больные, да? — сказал Бара, когда Иван закончил рассказ. — Оба больные? Или обкурились чего? Если обкурились, я медбрата позову, путь вам мозги прочистит. Или это паника такая? Что? Шатуна испугались?
Цырен поморщился.
— Не то ты говоришь, лейтенант. Не то. Мы и сами знаем, как это все со стороны выглядит. Ты просто обдумай, что мы тебе сказали. Обдумай и приглядись к майору получше. А если что, ты на нас рассчитывай, глядишь, мы и пригодимся. А еще, лейтенант, подумай, почему с тех пор, как здесь майор, звери по КСП почти не ходят. А ведь раньше каждый день по несколько срабатываний было.
— А так, конечно, шатуна убить надо, — громко сказал он. — Шатун — нехороший зверь, много горя причинить может.
Бара постучал костяшками пальцев по лбу, давая понять, что он думает о мыслительных способностях своих бойцов, и вышел.
— Как ты думаешь, донесет? — спросил Иван.
— Нет, не донесет, — уверенно ответил Цырен. — А вот к майору приглядится.
— Ну а кто был второй-то? А, Цырен? — шепотом спросил Иван.
— А вот это, Иван, большой вопрос! Пошли спать. В русских сказках говорится, что утро вечера мудренее.
— Пошли, — согласился Иван.
В казарме, пытаясь согреться под казенным одеялом, он вспомнил.
— Так почему, Цырен, звери не ходят? — шепотом спросил он.
— Потому, что хищник здесь у нас. Крупный и голодный. Вот они и обходят стороной.
Выспаться после ночного приключения, конечно, не удалось. На утреннем построении объявили о происшествии, и несколько отделений двинулись цепью прочесывать округу если не в поисках самого «шатуна», то в поисках трупов. Несколько часов не принесли результатов. Ни шатуна, ни следов не нашли, а тела убитых обнаружили ближе к обеду висевшими высоко на скале. Скала была приметной: гольцы, с которых ветер сдувал снег, венчали сопку, нависающую над заставой. Застава находилась с южной стороны, а гольцы возвышались на севере. Здесь, под скалами, в незапамятные времена воздвигли языческую кумирню. Сейчас о ней напоминали лишь несколько вертикально поставленных валунов, почти засыпанных снегом, да место жертвоприношений — громадный плоский камень, вокруг которого намело огромный сугроб.
С заставы доставили снаряжение для спасательных работ. Иван и Васька Поплавский полезли наверх — спускать тела. Лезли налегке, сбросив тулупы. Из-за холода остались в перчатках и унтах, они мешали, вынуждали к осторожности. Иван молотком забивал в расщелины скалы страховые крюки, несколько раз срываясь — подводили скользкие подошвы унтов, но его спасала страховка. Он хватался за скалу и с упорством лез вверх. Достигнув вершины скалы, он подстраховал Поплавского, подал ему руку. Помог залезть. Потом оглянулся на его удивленный возглас. И понял, что на самом деле они нашли. Это было гнездо. Тела товарищей, видневшиеся снизу, были не единственными…
— Святые Патриархи! — ахнул Васька.
Гнездо напоминало неглубокий кратер диаметром метров десять. И везде на камнях лежали замерзшие, покрытые снегом тела. Почти все убитые были китайцами.
Иван достал рацию.
— Земля, как слышите, говорит Скала.
— Слышим хорошо, — донесся до него голос Бары. — Что там у вас?
— У нас… — голос у Ивана перехватило. — У нас, господин лейтенант, дела швах. Надо вездеход. В снегоходах места для… для тел не хватит. Тут их много.
Сверху Иван видел, как забегали внизу маленькие с такого расстояния, смешные фигурки.
Не дожидаясь, когда придет вездеход, бойцы стали подтаскивать тела ближе, обвязывать их веревками и спускать. В перерывах между работой Васька Поплавский жадно курил, буквально высасывая сигареты в несколько затяжек. В этот момент Иван даже пожалел, что не курит.
«Работу» удалось закончить засветло. Все это время Иван старался относиться к телам не как к людям, которые когда-то были живы, но просто как к вещам, как к чему-то будничному, как к работе, которую надо было выполнить во что бы то ни стало. Это удавалось, но несколько раз, когда они обвязывали особо обезображенное тело, подкатывала тошнота.