Нет, Федор был бы не против пожить там, в управе, но теперь в ней было небезопасно — большие окна было сложно защищать, а уж что говорить о стеклянных стенах вестибюля! Нет, там, если бы они остались на третьем этаже и забаррикадировали лестницы, они бы не продержались и двух дней. Не то что в бытовках, с низким входом и маленькими окнами, которые ничего не стоило заколотить. Черный вход они завалили диванами, шкафами и металлическими кабинками из раздевалок. Перетаскали сюда продукты из столовой и все, что могли найти полезного в управе. Они могли бы продержаться здесь очень долго, если бы не одно «но»: за водой приходилось ходить на родник. Вчера с родника не вернулся Петро — двадцатипятилетний электромонтер, работавший в другой смене. Хватились его через час, и взрывник Витек вызвался сходить посмотреть, что случилось. Петруху он так и не нашел. Видать, сгинул парень в лесу, в пасти «суперволков». Сожрали. Жаль. Людей и так осталось совсем мало — каждый человек на счету. С другой стороны, одним голодным ртом меньше. Федор допил крепкий чай из трофейной заварки, найденной в управе, в столе одного из замов гендиректора, поставил кружку на стол, с неожиданной брезгливостью посмотрел на него.
Стол был заставлен грязной посудой, пустыми бутылками из-под дорогого алкоголя — это мужики приволокли запасы из бара генерального, вонючими окурками, которые гасили кто в тарелке, а кто прямо о столешницу. В комнате пахло подпортившимся съестным, кислым, тяжелым запахом дешевого табака и немытых человеческих тел.
— Эй ты, малахольная! Иди-ка со стола убери! Хоть какой-то толк от тебя будет… — крикнул он в сторону раздевалки. За дверью раздался шорох, потом она тихо отворилась, и в комнату вошла Олечка Пататова — дочка одного из замов.
Федор поморщился. Почему из всех особей женского пола, которые работали или жили при руднике, уцелела именно она? Не женщина, а недоразумение: в свои тридцать два года выглядит на четырнадцать, худа как беспризорник, волосы как солома, очки, ни кожи ни рожи, и все время что-то рисует. Художница, блин.
Она вышла, встала у стола, почему-то медлила.
— Ну, что еще? — невольно спросил Федор.
— Я думаю, — неуверенно начала Оленька, — что за нами скоро кто-то придет.
— Надо же! — язвительно сказал Федор. — И кто же это?
— Я не знаю, кто это, но его зовут Пограничник… — она смотрела в сторону.
— Это тебе приснилось, что ли? — фыркнул Федор.
Оленька промолчала. Не глядя в сторону Федора, принялась убирать со стола. Движения ее были суетливыми, наверное, руки у нее тряслись или, может быть, она была слишком неуклюжей даже для такой простой работы. Она то и дело роняла чашки и ложки, опрокидывала посуду. Вот и сейчас она толкнула пустую бутылку. Бутылка упала, покатилась по столу. Возле края ее поймал Федор, снова поставил подальше от себя.
В углу на матрасах заворочались. Федор глянул туда. С пола поднимался Витек: волосы всклокочены, взгляд безумный. После вчерашнего — а после исчезновения Петьки мужики накатили как следует — он держался за голову.
— О-о, — простонал Витек, — опять эта дура меня разбудила! Что ж такое-то? Почему у нас баба есть, а у меня — месяц воздержания?.. — в который раз воззвал он в пространство.
Он тяжело поднялся с матраса, подошел к столу, оперся об угол. На Федора пахнуло свежим перегаром. Пить закончили всего несколько часов назад.
Витьку было чуть больше тридцати, лицо смуглое, заросшее щетиной, а глаза — светлые, умные, как у собаки. Впереди не хватало одного зуба, и улыбка его всегда выглядела чуть-чуть угрожающе, словно он хотел кого-то укусить. Сейчас лицо его искажала недовольная гримаса. Он нашел более-менее чистый стакан, нагнулся за канистрой, стоящей на полу, налил воды, выпил большими глотками. Федор слышал, как жидкость проскальзывает в глотку: