Добраться до донжона не получилось. У входа, перед привратной башней, меня ждал эльф. Не тот, как там его, язык сломаешь, с кем любезностями и ножичками обменивались вчера, а другой, внимательно пялившийся на нас представитель его свиты. И я бы сказал, тип более… Опасный, что ли? Более влиятельный. От него вокруг веяло ореолом, хотелось вытянуться в струнку и подчиняться.
— Граф, извиняюсь за настойчивость, но, мне кажется, нам нужно поговорить, — первым заговорил он, ломая все планы. Впрочем, к чёрту планы: эльфы, за тысячелетие впервые вышедшие из своей цитадели, важнее всех планов вместе взятых. Я просто оттягивал серьёзные разговоры, мотивируя тем, что с войны приехал.
— Я правильно понимаю, что вы не глава горностаев, отправленных на войну? — усмехнулся я. — Но при этом глава горностаев подчиняется вам.
— Я бы не был столь категоричен в использовании понятия «подчиняется», — расплылся он в понимающей улыбке — польстило, что расколол их иерархию, — но ты прав, граф, я — сова. И мои рекомендации для главы отряда очень важны.
Пока шёл, немного раструсился, да и встреча с эльфом немного взбодрила. А, чёрт с ним! Потом отрефлексирую и нажрусь. И вправду, к делу!
— Пойдёмте, уважаемый, в мой кабинет. Как кстати к вам обращаться?
— К «тебе», граф, — поправил он. — На «вы» у нас называют тех, кто стоит на ранг и более выше. Мы же, надеюсь, будем общаться на равных.
И снова мой кабинет в донжоне. Роза принесла вина, хорошего, из запасов «для себя». Эльф попробовал, и о чудо, кривиться не стал — напиток достойный. Я сел на своё место, на вертящийся стул, он прошёл к окну, тяжело вздохнул, глядя на стройплощадку, вернулся и сел напротив меня через стол.
— Граф, ты напрасно переживаешь из-за этого убийства, — начал ни к селу ни к городу, с поучения, он. — На самом деле ты оказал им милость. Просто вы, людишки, этого не понимаете. Придумали себе противоестественную мораль и мучаетесь.
— Можно подробнее? — не стал одёргивать, «сам справлюсь», я. Интересно, как на произошедшее смотрят чужаки? Они не просто «не мы», они чуждые нам! Люди с иной философией и иным взглядом на мир.
— Конечно, — уверенно кивнул он. — Они проиграли. Потерпели поражение. Это ни хорошо, ни плохо, просто так есть. А проигравший должен или покориться воле победителя, или уйти за грань, сохранив честь, если не может. Третьего не дано. Нужно было лучше сражаться, лучше продумывать битву, нужно было лучше готовиться, но раз ты УЖЕ проиграл — то проиграл, и надо смириться.
Эти воины не смирились с поражением, не смогли принять покорность. Но у них не хватало духу уйти за грань. Просто потому, что слабаки. А раз так, то ты оказал им, слабакам, милость. Они должны быть благодарны тебе за то, что отпустил! Это достоинство, истинное благородство, а никак не акт излишней жестокости.
— Я мог просто не ставить им условия, на которые они не могли пойти, — попытался парировать я, стараясь, чтобы запущенные в работу мозги не вскипели и не вывалились, пробив черепушку.
— Но ты поставил! — пронзил меня взглядом эльф, и в его глазах я прочитал хорошо скрытую насмешку. Не надо мной, а над глупостью нас, людей, не понимающих прописные для них, носителей единственно верной морали, истины. — Граф, ты был в своём праве. Ты сделал не то, что хотела твоя гордость и твоё чувство эстетического наслаждения власти над более слабым. То, что ты заставил их делать, было необходимо для твоих поступков в будущем, как бы кому ни казалось. Меня сложно обмануть, я много пожил и понимаю, когда люди что-то делают с пленными, чтоб потешить самолюбие, а когда хотят получить длительный эффект. Ты работал не на эйфорию, а на будущее. А значит был в своём праве… Хотя ты был бы в нём даже если бы захотел потешиться видом их унижения, но я не буду углубляться.
— У самурая нет Цели, у самурая есть только Путь! — процитировал я, ибо философии были чем-то схожи. — М-да…
— Мы все — дети Природы! — то ли парировал, то ли поддержал эльф. — В природе слабый проигрывает сильному и становится его добычей. Его мясом. Его пищей. Никаких условий! Только воля победителя. Захотел — съел. Не захотел — припрятал, съест позже. Никаких торгов, унижений и прав жертвы, только безграничная воля победителя!
— Но при этом победитель также не делает того, что было бы глупым или бессмысленным, — наконец, понял я. — Ему нужно поесть — он ест. Накормить своего волчонка — он кормит. Он не смотрит, как умирает в муках пойманный им олень; он просто использует его тело для удовлетворения потребностей, а муки оленя — сугубо вторичны.