Когда стало известно, что погиб боевой товарищ, наказывал в письмах помочь его жене:
«Всеми товарищескими мерами поддержи ее в горе».
Подбадривал жену, если падала духом:
«В сегодняшних условиях (когда трудно всей стране) апатия не только вредна, но просто недопустима, ведь она ослабляет людей. Надо быть сильными для победы при всех трудностях».
…В кабинете стоит верная военная спутница — печь-«буржуйка», да не всегда есть чем ее топить. Вышибленные взрывной волной окна забиты фанерой. Часто отключается освещение — работать приходится при свечах, да и те лимитированы. Бойцы, сержанты, командиры, политработники по очереди ходят за водой к невским прорубям. Худой, с коричневой блокадной каймой под глазами, бессонный, неунывающе бодрый военком Гусаров после напряженных рабочих суток пишет семье, которую волны эвакуации забросили из Камышина в Саратов, потом в Омск, свои неизменно оптимистические письма. Залепленные черными или синими штемпелями («Просмотрено военной цензурой»), эти фронтовые безмарочные треугольнички везли работяги шоферы «Дорогой жизни» по ледяной Ладоге, или перелетали письма на Большую землю в транспортных самолетах. Не все послания доходили. В иной грузовик попадала фугаска. В иной «дуглас» впивалась очередь хищного «мессершмитта»… Тогда тревогой сжималось сердце женщины, нетерпеливо ждущей очередное свидетельство, что муж ее жив и сражается с врагами, а Иришка не отходила от встревоженной матери, по-детски неумело утешая ее…
Вскоре после снятия ленинградской блокады Сергея Ильича отозвали в Москву начальником политотдела войск по охране тыла всей действующей Красной Армии. Неохотно расстался он с Ленинградом. На новой должности пробыл всего полгода. Тянуло на фронт, ближе к боевым делам, и очень скоро после приезда в Москву Сергей Ильич в поданном начальству рапорте попросил об откомандировании. Командование пограничных войск ценило Гусарова и не могло не понимать, что по своему характеру он все же будет более полезен как руководитель войск на одном из фронтов. Шла к победному эпилогу Сталинградская битва; особенно «перспективным» для наших грядущих наступлений становилось южное направление. Поэтому вместо откомандирования Гусарова на один из фронтов его послали в инспекторскую поездку на юг. Предстояло побывать на Брянском, Воронежском, Юго-Западном, Донском, Южном фронтах.
Выехал Сергей Ильич со своими спутниками из Москвы в феврале 1943 года. Лишь пять дней назад настала в Сталинграде долгожданная тишина, буря нашего наступления стремительно гнала на запад фашистские армии. Предстояло ехать группе генерала Гусарова по местам, только недавно освобожденным от врага.
Старенький, битый ГАЗ-64, в просторечии необидно именуемый «козлом», отважно ринулся через Тулу на Воронеж по зимнему прифронтовому шоссе. На Верхнем Дону дороги шли в снежных тоннелях, но, чем дальше на юг, все теплее становилось, и очень скоро пассажиры «козлика» испытали, что такое разбитые гусеницами и колесами воронежские проселки в распутицу…
С Сергеем Ильичом ехал его помощник по комсомолу Яков Козачок, энергичный, неунывающий капитан, с которым они служили еще в Ленинграде. В августе сорок первого боевой комсорг из пограничного отряда полковника Донскова был ранен под станцией Хитола в бедро бронезажигательной пулей. В госпиталь ехать отказался, уговорив командование и врачей, что он «отлично вылечится» и в санчасти. Узнав об этом, Гусаров удивился: «Почему Козачка не отправили в тыл, ранение у него тяжелое?» — «Да он уже ходит», — доложил полковник, не хотевший отпускать хорошего политработника. «Тогда пусть явится ко мне в политотдел», — приказал Сергей Ильич, уверенный, что Козачок, прикованный раной к постели, приехать на Каляева, 19 не сможет. На следующее утро сам Гусаров поехал к Донскову, чей отряд был преобразован в стрелковую дивизию и стоял на передовых позициях. Оказалось, что старшего политрука в расположении части нет — уехал в Ленинград. Вечером Сергей Ильич возвратился в политотдел, и Коптев доложил, что его весь день дожидается Козачок…
Гордость за человека, сумевшего не только преодолеть выпавшие на него тяготы и мучения, но и убедившего всех, что он выздоровеет здесь, в условиях блокады, в санбате близ передовой, и на самом деле почти выздоровевшего, переполнила военкома Гусарова. Этот старший политрук, оказалось, автоматом отгонял медиков, хотевших все-таки отправить его на Большую землю.
— Пройди-ка от дверей строевым шагом! — строго сказал Сергей Ильич, и Козачок послушно заковылял к столу. Какой тут строевой шаг, когда человек идет на одном упорстве…