Задание необычное. Долго советовался с командирами Резниченко, кому можно поручить столь ответственное задание.
— Подучить бы немного людей, — высказал кто-то пожелание, — а так…
«Верно. Не помешало бы», — мысленно согласился Яков Терентьевич, а вслух сказал:
— Каждый день на вес золота. Учиться будем в процессе работы. И потом, не совсем неучи мы, в прошлом году ремонтировали же катера. А это что-нибудь да значит.
Вселял в людей уверенность, что задача посильная, и себя, заставлял поверить в это, ибо знал: уверенность — половина успеха.
Выполнили и эту казавшуюся невыполнимой задачу. Одиннадцать новых «морских охотников» к началу навигации спустили на воду.
Заботился не только о ремонте и строительстве новых катеров, нужно было думать и об охране зимних ремонтных мастерских. И о том, если во время обстрела возникнет пожар, чтобы люди умело и быстро тушили огонь. Часто приходилось искать и ловить немецких ракетчиков, проникавших в прилегающий к мастерским район. На эти операции почти всегда ходил сам, потому что каждый ремонтник на счету. Еще и потому, что не любил прятаться от опасности и знал: если командир впереди, не отстанут и подчиненные.
Трудными были зимние месяцы: работа сутками, жизнь впроголодь, а зачастую и почти рядом, в обнимку, — смерть; но с нетерпением ждали моряки-пограничники, когда очистится ото льда Финский залив и вновь можно будет бить врага.
Пролетели те бурные, как волна за винтом, годы… Оставили лишь седые пряди в волосах да боль в сердце по погибшим боевым друзьям.
Яков Терентьевич надел фуражку, но долго еще продолжал стоять, вспоминая дни, проведенные здесь… Он не спешил. Сегодня он, капитан 1-го ранга, окончивший с отличием Военно-морскую академию имени Ворошилова, назначен заместителем начальника пограничных войск Тихоокеанского округа. Сегодня перед отъездом он прощается с Ленинградом, с теми местами, с которыми связаны многие годы жизни.
Волновала Якова Терентьевича и мысль о новом назначении на Дальний Восток. Он ехал на смену капитану 1-го ранга Александру Ивановичу Дианову, бывшему кочегару крейсера «Аврора», участнику гражданской и Отечественной войн. О Дианове в пограничных войсках слагали легенды. В тридцатые годы, когда Дианов был помощником командира пограничного сторожевого корабля «Пурга», корабль этот прославился мастерским задержанием на Баренцевом море английских тральщиков «Вридлейт» и «Дайн». Моряков-пограничников поблагодарил тогда за умелые действия и смелость Вячеслав Рудольфович Менжинский.
В годы Великой Отечественной войны Дианов уже был командиром отряда пограничных судов. Моряки отряда совершали поистине героические дела. Так, пограничный сторожевой корабль «Рубин» в первые дни войны открыл боевой счет потопленным вражеским подводным лодкам. Над базой пограничных кораблей за десять минут до начала войны был сбит первый фашистский самолет. Сторожевой корабль «Бриз» в первый день войны впервые таранил подводную лодку врага. Отряд только за первый год войны потопил семь подводных лодок гитлеровцев, сбил девять самолетов противника. И сейчас, через много лет, проходя в районе гибели пограничных сторожевиков «Жемчуг» и «Бриллиант», все советские корабли приспускают флаги, как бы склоняют головы перед мужеством и самоотверженностью моряков-пограничников. Дианова моряки называли «дедом». Обычно на флоте «дедом» величают механика независимо от возраста, уважая его тяжелый труд. Такова давняя традиция, и уж если моряки, самые консервативные приверженцы флотских традиций, назвали «дедом» не механика, значит, полюбился им этот человек.
Высокий, широкоплечий, он походил на грубо высеченную глыбу; лицо его было будто продублено солеными штормами и морозом; его голос, если Дианов в гневе не сдерживал его, наводил страх на бывалых «морских волков», а один лейтенант, рассказывали, упал даже в обморок, хотя «разгон» Дианов давал вовсе не ему. Увидев, что офицеру плохо, Дианов к нему.
— Что с тобой, сынок?! — спросил тревожно, подал воды и, когда лейтенант начал приходить в себя, извинился перед ним: — Ты уж прости, браток, что так вышло. Вот ведь беда: мельчает флот, и слова-то громко сказать нельзя. Хлипкий народ пошел.
Вот такой он: горячий и добрый. Многое ему прощали моряки. Не обижались за «разгоны», ценили доброту его и служили так же самоотверженно, как и он, их командир.
Позже один из штурманов, тоже участник Отечественной войны, капитан 3-го ранга Николай Александрович Алатарцев, скажет Якову Терентьевичу: