Потрескавшиеся губы плотно сомкнутого рта не могут отслоиться друг от друга, но характерный жест рукой ясно указывает на графин с водой.
— Держи, пей.
Графин был опустошен одним глотком, как дождевая туча, попавшая в жерло вулкана.
— Спасибо, ты настоящий друг.
После занятий застаю друга уже побритым и сидящим на аккуратно заправленной постели. В руках у него — русско-итальянский разговорник.
— Брат, смотри, как интересно. Бокал, фужер по-итальянски — бикьеро. Стаканчик поменьше — бикьерино. Стопочка, маленький стаканчик — бикьериччо. Ты знаешь, что это значит?
— Х-м, понятия не имею. Объясни.
— Я понял: несмотря на то что в сущности истинно — человек человеку волк, — все люди друг другу где-то немножечко братья. Конечно! — с жаром продолжает он, видя мое удивленное лицо. — Об этом можно было догадаться давно, стоило только обратить внимание на схожесть языковых форм разных народов! Смотри, пару лет назад в одном туркменском магазине я видел набор кастрюль, три предмета. Как ты думаешь, что было написано на ценниках?
— Не может быть?!
— Точно! Так и было! Большая кастрюля — каструл, чуть меньше — каструлка и самая маленькая — каструлчик!
И был вечер. И было выпито за международное братство и Интернационал.
А утром снова был неплановый факультатив. Итальянского…
Великий русским языка
Вовке Малахаю, неизвестному вам, как говорил Бенцион Крик, но ныне уже покойному, жена прислала развод через месяц после того, как он снял в Ташкенте… Нет, не девушку, а двухкомнатную квартиру сроком на два года. То есть на весь не слишком короткий, но и не очень длинный курс обучения афганскому языку. Языку дари. И вместо уютного семейного гнездышка из этой затеи получилось… Впрочем, о том, что из этого получилось, вы узнаете немного позже.
На курсе Вовик — самый молодой офицер, к тому же без опыта работы в азиатской стороне. Но зато редкостного обаяния человек, да и здоровьем Бог его не обидел. Богатырь! Эдакий, знаете, русоволосый, почти двухметровый мальчик неописуемой красоты и писаного интеллекта. Или наоборот? Ну, не важно…
Язык ему давался не очень легко. Точнее, не давался вообще. К концу первого года обучения Вовик твердо усвоил только сакраментальное «бале, саиб», что в переводе означает «да, господин», и глагол несовершенного вида «аст» — «есть, быть»… Муаллим Вовика, видя своего «любимого» Джахонгира (Владеющего Миром) на занятиях (а случалось это в принципе нечасто), сразу начинал неадекватно улыбаться и подмигивать:
— Салям алейкум, Джахонгир-саиб! Хубастид, четур астид? — Ну, в смысле, он его спрашивал: «Как дела? Все ли в порядке?» или что-нибудь в этом роде.
На что Вовик, сначала оглянувшись вокруг и убедившись, что обращаются именно к нему, с неизменным постоянством отвечал:
— Бале, саиб! Аст, — и делал характерный жест рукой, загибая указательный палец сверху вниз, как бы предлагая ему налить в несуществующий стакан. После этого он обаятельно улыбался во все свои тридцать три с учетом золотой фиксы зуба и мечтательно зажмуривал глаза. Муаллим хватался за сердце и как к спасительной соломинке тянулся к старшим Вовкиным товарищам, дабы найти успокоение в мерно журчащей живой материи языка из уст более способных учеников.
Мне и сегодня непонятно, почему афганцы не канонизировали, не причислили клику своих мусульманских святых нашего первого российского Гаранта… Если бы не он, «давший народам волю», племена, живущие к югу от Амударьи и волею судеб оказавшиеся на участке будущего обслуживания пограничника Малахая или сотен других, ему подобных, были бы обречены через месяц заговорить по-русски, и другой альтернативы им бы не светило. Ассимиляция коренных аборигенов Балха, Тахора, Бадахшана или других приграничных с СССР провинций неизбежно наступила бы через непродолжительное время вследствие неумеренного потребления водки, сала и слабочленораздельных фраз «русским языка» типа «ты меня уважаешь?»
Нет, Аллах — не соперник русскому богатырю Пересвету. К тому же кто бы мог представить, что в этих девяноста килограммах мышц, костей и крови вперемешку с алкогольными ингредиентами живет не только душа кумулятивного характера, но и просто кладезь, просто неограненный изумруд русской словесности? Ведь присущая Малахаю краткость и точность изложения, заметная в потугах перейти на любой другой, кроме русского, язык, была столь же естественна, как солнце на небе, и в родной его речи. То есть в родной речи он совершенно «как рыба об лед»! Не напиши Чехов в свое время про «краткость — сестру таланта», это сделал бы я, пообщавшись с Вовой долгими южными вечерами. А будь в России область, аналогичная древнегреческой Лаконике, Вовка стал бы ее признанным почетным гражданином и непревзойденным мэтром.