Один из них, одетый в монашеское платье, лежал на земле. Глаза его были закрыты, а лицо покрыто смертельной бледностью. Второй, стоя на коленях перед своим товарищем, усиленно хлопотал, чтобы привести его в чувство.
Из своего укрытия краснокожему легко было разглядеть черты лица этого второго незнакомца, так как он был обращен к индейцу лицом.
Это был человек высокого роста, поражавший своею худобой. Лицо его, по-видимому, часто испытывавшее на себе все суровости здешнего климата, походило своим цветом на кирпич и было испещрено морщинами. Белая как снег борода закрывала всю грудь незнакомца и смешивалась со столь же белыми прядями его волос, в беспорядке ниспадавших на плечи. Одет он был частью как североамериканский охотник, частью как мексиканец: на голове была шляпа, украшенная золотом, на плечи накинуто сарапе, служившее плащом, на ногах — темно-синие бархатные панталоны, спрятанные в сапоги из оленьей кожи, доходившие до колен.
Невозможно было определить даже приблизительно возраст незнакомца. Судя по мрачным и резким чертам его лица и глазам, светившимся сдержанным огоньком, следовало сделать заключение, что человек этот достиг уже порога старости. Тем не менее во всей его фигуре ни в чем нельзя было заметить признаков дряхлости — его прямой стан свидетельствовал о том, что годы не согнули его; руки и ноги незнакомца обладали крепкими, как канаты, мускулами и, по-видимому, соединяли в себе чрезвычайную силу и ловкость. Словом, вся внешность незнакомца придавала ему вид неустрашимого охотника, который должен был смотреть так же зорко и наносить удар столь же безошибочно, как будто ему было всего сорок лет.
За поясом у него торчали два пистолета, а слева был прикреплен длинный и острый кинжал, продетый в железное кольцо и не имевший ножен. Два ружья, из которых одно, без сомнения, принадлежало незнакомцу, были прислонены к дереву. К этому же дереву был привязан великолепный мустанг, с аппетитом уничтожавший молодые древесные побеги.
Всю эту картину, для описания которой нам потребовалось столько времени, индеец окинул взглядом в одно мгновение, но сцена, на которую он наткнулся, являлась для него полнейшей неожиданностью и возбудила в нем тревогу. Брови его нахмурились, и он едва удержался от легкого восклицания при том зрелище, свидетелем которого ему пришлось явиться.
Инстинктивным движением Голубая Лисица взвел курок своего ружья и после этой предосторожности продолжал следить за тем, что происходило на лужайке.
Между тем человек, одетый в монашеское платье, сделал легкое движение, чтобы привстать, и открыл глаза, но будучи не в силах выносить даже того слабого солнечного света, который проникал сквозь густую сень листьев, монах тотчас снова смежил веки. Это не помешало человеку, который наблюдал за ним, заметить, что к монаху возвращается сознание, так как губы его слабо произносили какие-то невнятные слова.
Видя, что человек, взятый им на попечение, не нуждается более в его заботах, незнакомец выпрямился во весь рост, взял ружье и, опершись обеими руками на дуло, остановился в нетерпеливом ожидании, окинув предварительно лужайку мрачным взглядом, выражавшим столько ненависти, что индеец задрожал от ужаса в своем убежище.
Так прошло несколько минут, в продолжение которых слышалось только журчание ручейка да мерное жужжание всевозможных насекомых, вьющихся в траве.
Наконец человек, распростертый на земле, сделал усилие и раскрыл глаза.
Оглядевшись вокруг, он невольно остановил свой мутный взор на высоком старике, продолжавшем стоять неподвижно рядом и глядевшем на него с каким-то ироничным состраданием, к которому примешивалась мрачная задумчивость.
— Спасибо, — пробормотал он едва слышным голосом.
— За что спасибо? — грубо ответил незнакомец.
— За то, что вы спасли мне жизнь, брат, — ответил раненый.
— Никогда я не был вашим братом, монах, — насмешливо отрезал незнакомец, — я ведь еретик. Посмотрите-ка на меня хорошенько, а то вы плохо меня рассмотрели. Нет ли у меня на голове рогов и не похожи ли мои ноги на козлиные?
Эти слова звучали с таким сарказмом, что на мгновение монах смутился.
— Кто вы такой? — спросил он наконец с тайной тревогой.
— Не все ли вам равно? — отвечал тот со зловещим смехом. — Может быть, я сам дьявол.
Раненый резким движением приподнялся и стал креститься.
— Боже сохрани меня попасть в руки злого духа, — прошептал он.
— Ну, безумец, — заметил ему неизвестный, презрительно пожимая плечами, — успокойтесь, я вовсе не черт, а такой же человек, как и вы, только не такой ханжа, вот и вся разница между нами.
— Правда ли это? Значит, вы действительно один из подобных мне и можете быть мне полезны?
— Кто может поручиться за будущее? — с загадочной улыбкой возразил неизвестный. — Но мне кажется, что до сих пор у вас нет причин на меня жаловаться.
— О, вовсе нет, я этого и не имею в виду, хотя с той минуты, как я впал в обморок, мысли мои настолько смешались, что я положительно ничего не могу сообразить!
— Для меня это безразлично и вовсе ко мне не относится, притом я вас ни о чем ведь и не спрашиваю. У меня довольно своих дел, чтобы заниматься еще и чужими. А теперь скажите, как вы себя чувствуете? Лучше ли вам настолько, чтобы я мог продолжать свой путь?
— Как! Продолжать путь? — со страхом спросил монах. — Значит, вы хотите оставить меня здесь одного?
— Почему же мне этого не сделать? Я потерял из-за вас столько времени, что мне пора подумать и о своих делах.
— Так что же! — воскликнул монах. — После того участия, которое вы ко мне проявили, у вас хватит мужества бросить меня почти умирающим, не подумав даже о том, какая судьба может постигнуть меня после вашего ухода?
— Отчего же нет? Для меня вы человек совершенно посторонний, я вовсе не обязан вам помогать. Случайно проходя по лужайке, я увидел вас лежащим без движения, словно труп. Я оказал вам то внимание, в котором в прерии никому не отказывают. Теперь же вы пришли в себя, я вам больше не нужен и поэтому удаляюсь. Нет ничего естественнее моего поведения. Прощайте, и пусть сам дьявол, за которого вы меня только что приняли, оказывает вам свою помощь.
После этих слов, сказанных с горькой иронией, незнакомец вскинул ружье на плечо и направился к своей лошади.
— Остановитесь! Во имя неба! — вскричал монах, проворно вскакивая, несмотря на всю свою слабость, и не будучи в силах побороть свой страх. — Что буду я здесь делать, покинутый вами, в полном одиночестве?
— Это меня не касается, — возразил незнакомец, освобождая полу своего сарапе из рук монаха, который за нее ухватился. — Закон прерии гласит: каждый для себя.
— Послушайте! — с живостью воскликнул монах. — Меня зовут отец Антонио, я богат. Если вы мне поможете, то получите от меня щедрую награду.
Неизвестный презрительно улыбнулся.
— Чего вам опасаться? Вы молоды, сильны, хорошо вооружены. Неужели вы не в силах обойтись без посторонней помощи?
— Нет, так как у меня есть непримиримые враги. Сегодня ночью они подвергли меня тяжкой и унизительной пытке. Мне с большим трудом удалось вырваться из их рук. Сегодня утром судьба столкнула меня с двумя из них. При одном только виде этих людей мной овладело бешенство, у меня появилось желание им отомстить. Я прицелился в них и выстрелил, а потом бросился бежать без оглядки, в каком-то опьянении, не помня себя от гнева и страха. Достигнув этого места, я повалился на землю, подавленный, измученный теми страданиями, которые мне пришлось пережить ночью, а также усталостью, вызванной долгим и стремительным бегством по ужасной дороге. Нет никакого сомнения, что мои враги бросятся за мной в погоню. Если они отыщут меня, в чем я вполне уверен, так как эти люди — лесные бродяги, которым здесь известны все ходы и выходы, то они убьют меня без всякого сострадания. Я надеюсь только на вашу помощь. Во имя всего, что вам дорого на этом свете, спасите меня! Спасите меня, и моя признательность будет безгранична.