— Убедили, Петр Андреевич, придется отложить пока с моим рапортом. А вам никак нельзя откладывать — с сердцем плохие шутки... Честно-то говоря, Петр Андреевич, рановато мы с вами износились.
— Зато у меня вон смена подросла. Я, к примеру, скоро дедом буду. — Эту новость Петр Андреевич сообщил бодреньким тоном, будто все это даже обрадовало его. — Скоро я тебя на свадьбу приглашу.
— Как так? — не понял Никитич.
— Обыкновенно, дней через двадцать сын мой...
— Са-анька? — не дал договорить Никитич. — Санька женится? Ну и дела‑а...
А с крыльца заставы донеслась команда дежурного:
— Выходи строиться на вечернюю поверку!
6. Жуков, Киселев и другие
Очень легко сходился с людьми Петя Жуков. Он был из числа тех парней, от которых так и веет спокойствием и добротой. Открытое, всегда веселое лицо, задорно вздернутый нос, усеянный веснушками, довольно толстые улыбчивые губы — вся его внешность была под стать характеру, уравновешенному и доброму. Для Пети Жукова не существовало плохих людей, а были такие, которым надо помогать дружески, чтобы стали лучше. Работу он не делил на приятную или роняющую мужское достоинство; деление было иное: полезная она или вредная для людей. Он всегда был чем-то занят и совершенно не переносил праздности.
Иные ребята, как тот же Евгений Киселев, одарены впечатляющими способностями — могут петь, играть на баяне, рисовать, плясать. Ничего такого Петя Жуков не умел и не мог. Он был просто добрым и работящим парнем. Таким вылепила его большая семья — он был средним из пятерых детей агронома одного из колхозов Горьковской области. В большой семье этой, очень спокойной и дружной, все ребятишки с малых лет и без всякого принуждения со стороны родителей, а как-то играючи и незаметно для себя втягивались в работу, труд для них сызмала становился естественной потребностью... Когда дети семьи Жуковых стали взрослыми, они всюду без всяких на то внешних усилий становились очень нужными всем.
Так произошло и с Петей Жуковым. Не успел он появиться на заставе, как сразу же избрали его секретарем комсомольской организации вместо демобилизовавшегося старшего сержанта Суконцева. У того был властный и довольно жестковатый характер — прежний комсорг не поручения давал комсомольцам, а приказания. Когда начальник заставы, посоветовавшись с солдатами и сержантами, предложил собранию избрать комсогром Жукова, тот взмолился:
— Братцы, да какой же из меня комсорг? Тут вы легенды рассказываете о Суконцеве. Не смогу я держать вас в таких же крепких руках.
Ничего, смог. Правда, руки у него не такие жесткие, как у старшего сержанта Суконцева, но твердые. Еще не было случая, чтобы кто-то из комсомольцев отказался выполнить поручение, хотя и давалось оно без нажима в голосе. Поначалу кое-кто пытался отказываться, но Петя Жуков все ставил на свои места простым вопросом:
— Ты хочешь, чтобы за тебя другие вкалывали, а ты в сторонке стоял?..
Именно комсорга Жукова попросил майор Зимин взять личное шефство над Киселевым. При этом рассказал ему о найденных окурках и о том, что Киселеву в скором времени придется держать ответ перед заставой. Но попросил до времени держать все это в тайне:
— Надо еще немалую подготовительную работу провести. Понимаешь, Петро, все-таки хочется, чтобы Киселев вернулся на гражданку нормальным, стоящим парнем, чтобы умел он жить среди людей...
Как известно, каждая суббота на заставе — праздник своего рода, хотя это просто-напросто обыкновенный банный день. Любят баню пограничники, и если чем-нибудь хвастаются перед приезжими людьми, то прежде всего «нашей банькой». И конечно же, «такой во всем погранокруге не сыщешь — парок мягкий, ласковый, а в то же время до костей пробирает!». Редко встретишь линейную заставу, где найдется хотя бы один солдат, избегающий парилки. Даже городские ребята, привыкшие к городским, выложенным кафелем, ваннам и носу не совавшие в парилку, к концу службы становились тонкими знатоками, уже неисправимыми любителями пара и веника.
Так было и с Киселевым, который раньше о бане и представления не имел, а теперь иногда забирался даже на самый верх.
Мастером по изготовлению березовых веников считался Петя Жуков — их так и называли «жуковскими». От распространенных повсюду веников они отличались не только аккуратно подобранными одна к одной веточками, а еще особо витым держаком, который так и впаивался в руку.
— Ты, Женька, вижу, большой любитель помахать веником, — сказал Жуков Киселеву. — Сходим-ка в лес, наломаем этой божьей благодати.