12. Дополнение бывшего военного дознавателя
— Чтобы обезвредить трех опасных преступников и сразу, такое в пограничной практике случается нечасто, — сказал майор Карелин. — И это, конечно, осталось в моей памяти на всю жизнь. Я даже сейчас, спустя чуть ли не два десятка лет, могу сообщить по этому делу почти дословно, как докладывал тогда вышестоящему командованию и устно и письменно.
Должен сразу же отметить, что и Белугин, и Куковцев признались во всем без особого запирательства, инцидент произошел только при первой очной ставке: увидев Белугина, задержанный Куковцев неожиданно для конвоя бросился на сообщника с кулаками, но успел нанести только один удар. У Белугина пошла носом кровь, даже пришлось прервать очную ставку.
Недозволенную выходку свою Куковцев, употребляя нецензурные выражения, которые я воспроизводить не стану, мотивировал «предательским поведением» своих сообщников Белугина и Восьмерикова, в результате которого он, Куковцев, чуть не погиб в болотной трясине... Действительно, наша поисковая группа, прибывшая на вертолете, обнаружила Куковцева в самом критическом положении — обессилевшим, неспособным самостоятельно спастись от неминуемой гибели. Пограничники добрались до него с помощью жердей, проявив находчивость и смекалку. Куковцев даже потребовал от меня занести в протокол его благодарность солдатам за спасенную жизнь...
Очень нуждались они в его благодарности!..
При последующих очных ставках Куковцев уже не пытался наносить ударов своему бывшему сообщнику Белугину, но произносил в его адрес реплики и замечания, сопровождаемые нецензурными выражениями... Впрочем, Белугин ему отвечал тем же... Я, понятно, принимал соответствующие меры для прекращения этих безобразий. Но тем не менее перебранки между ними возникали постоянно, и каждый раз Куковцев и Белугин просили извинения, объясняя, что трудно быть спокойным и выдержанным, когда слушаешь такого подлеца, как Белугин, или такого негодяя, как Куковцев...
Ведь каждый был по уши в грязи, в дерьме, но каждый старался свалить вину на другого, но чаще всего — на мертвого Восьмерикова или, наконец, ссылались на разные обстоятельства, в том числе и на несчастную судьбу. Каждый подчеркивал, что при задержании сопротивления не оказывал, и требовал занести это в протокол... Ну, какое, например, мог оказать сопротивление поисковой группе тот же Куковцев, если торчал по шею в болотной трясине? И все равно ведь подчеркивал, что сдался без сопротивления. Это понятно — оба выторговывали у дознавателя выводы помягче, которые, конечно, примут во внимание и следственные органы и предстоящий суд...
Закончив дознание, я передал дело о нарушении государственной границы Куковцевым и Белугиным следственным органам. Потом опасных преступников судил областной суд, и не только за попытку прорваться через государственную границу, но и за совершение побега из мест заключения, за тяжкие уголовные преступления, совершенные в пути... Недешево обошлось им это путешествие к границе...
О КУЗНЕЦОВОЙ
1. У Васильевых
Чуть побольше недели пробыла на заставе у Васильевых Наталья Павловна, приехавшая помянуть вместе с ними Виктора Петровича. Надо сказать, столь долго она еще никогда не жила у них: приезжала по делам, всегда неотложным, раньше — по медицинским, в последние годы — по женсоветовским. Теперь вот по такому поводу.
День-другой походила она по лесу, побрала белых грибов, брусники. Но много ли надо одинокому человеку? Да, теперь одинокому... Хотела помочь Васильевым, но они уже успели и белых грибов насушить-намариновать, и брусники во всех видах заготовить. Застава в этих лесных дарах тоже не нуждалась: только «ёмкости, предназначенные под соленые грибы», стояли пока незаполненными — для настоящих соляников, груздей и волнушек еще не наступил сезон...
Ходила по лесу, и даже обыкновенные шорохи листьев и ветвей превращались в ее воображении в крадущиеся шаги нарушителей — это ведь был не просто лес, а пограничный лес. Здравое сознание и опыт подсказывали Наталье Павловне, что шаги никак не схожи с шорохом листьев от ветра или слабым стуком упавшей на землю еловой шишки. А все равно мерещилось, и ничего с собой не могла поделать.