У гроба над могилой говорили многие, последним — начальник политотдела.
— Много хороших слов сказал Андрей Иванович, — рассказывала мне Валентина Ивановна. — Разве упомнишь всё? Столько времени прошло! Но вот эти слова его запомнились: сердце Натальи Павловны все было в рубцах, одна рана еще не зарубцевалась как следует, — она, конечно, появилась после гибели Виктора Петровича Поликарпова; а самая последняя на сердце отметина была уже смертельной — так установили медики, а мы скажем так: щедрое сердце свое она отдала людям, нашей суровой службе…
ВАСИЛЬЕВ И ФЕДИЧЕВА
1. Через три года и три месяца
8 октября 1944 года наш отряд принял от частей Советской Армии участок государственной границы СССР и приступил к ее охране. Старшина заставы П. И. Смирнов, служивший здесь до войны и принимавший непосредственное участие в первых боях, отыскал укрытый им советский погранзнак № ..., поврежденный вражеским танком. Погранзнак, как боевая реликвия, установлен в Ленинской комнате заставы. К знаку прикреплен список личного состава заставы, павшего в боях при защите рубежей нашей Родины. Заставой командовал старший лейтенант Несмеянов, погибший в первые часы боя.
В доисторические времена здесь, надо полагать, было огромное озеро. С течением столетий оно превратилось в болото, поросшее чахлым мелколесьем. Над всем этим вразброс то там, то здесь возвышались темными шапками разной величины бывшие острова, на которых росли корабельные сосны редкой красоты — даже в эти промозглые осенние дни их стволы, гладкие и прямые, казались отлитыми из чистой меди. Бескрайнее болото это, усеянное многочисленными островками-сопками, простиралось на десятки километров за линию границы и в наш тыл.
Меж сопками петляло подобие проселочной дороги. Именно подобие, многократно проклятое сегодня пограничниками заставы капитана Клюкина, совершавшими пеший переход к месту несения службы. Три грузовика с имуществом пришлось оставить на комендатуре — переправлять его придется позднее вьюками. Сейчас же самое необходимое — оружие, боеприпасы, недельный запас продовольствия — было навьючено на пяток лошадей и на солдатские горбы. Шесть часов понадобилось на то, чтобы одолеть каких-то двадцать пять километров болотной хляби и глиняного месива.
Из всех солдат и офицеров здешние места знал только один человек — старшина Смирнов. Знал, потому что именно на том участке, где предстояло развернуться заставе капитана Клюкина, служил до войны тогда еще рядовой Смирнов и здесь же 30 июня далекого 1941 года принял первый бой — военные действия здесь начались позже, чем на других фронтах.
Невысокого роста, кряжистый, сотканный из одних мускулов и сухожилий, старшина шагал впереди всех, неся такую же поклажу, как и солдаты. Идти первым по этому болоту было то же самое, что прокладывать лыжню по рыхлому глубокому снегу. И откуда только брались у старшины силы?
Впрочем, и остальные пограничники радовали капитана Клюкина. Даже самый молоденький и в отличие от других еще безусый девятнадцатилетний солдатик, рядовой Никита Васильев из ленинградских блокадников, — и тот, упрямо стиснув зубы, шел наравне со всеми.
И самым старым из всех — пятидесятилетним своим замполитом был доволен капитан Клюкин. Капитан Ипатов был не только самым пожилым, но и самым болезненным, — как раз перед походом начала донимать его застарелая язва желудка. Капитан Ипатов почти ничего не ел, пил только чай с сухарями и печеньем. Ему была необходима легкая молочная пища, но где ее возьмешь, легкую молочную пищу, если уж и запах молока все забыли? Капитан до того исхудал, что, казалось, вот-вот разорвется на острых скулах его тонкая кожа, в походе она приобрела изжелта-землистый цвет. Чтобы унять боль, Ипатов то и дело глотал украдкой содовые таблетки и запивал их глотком воды из плоской трофейной бутылочки, которую нес в кармане шинели.
Капитан Ипатов вполне мог бы остаться на денек-другой в тылу и подлечиться. Но он наотрез отказался оставаться в тылу:
— Такой святой и долгожданный момент наступил — выход на границу! А я — валяться на койке и нянчить свою драгоценную язву? Да пропади она пропадом! Век такого себе не прощу!