Задержаться Ипатову в тылу советовал Клюкин, и он же снял свое предложение...
А старшина Смирнов по приказу начальства вообще должен был оставаться в тылу, командовать хозяйственным взводом на комендатуре. Когда Смирнову стало известно об этом, он добился приема у начальника политотдела:
— Прошу отменить приказ!
— Приказы не для того отдаются, чтобы отменять их тут же. Ты старый вояка и служака, товарищ старшина, и должен знать это не хуже меня, — сказал начальник политотдела.
— Потому и прошу отменить, что старый вояка. Я воевал там, где будет стоять застава Клюкина. Столько друзей боевых похоронил на тех рубежах. Я обязан вернуться на те рубежи! Я же только один уцелел из той старой несмеяновской заставы, которая бой приняла. Понимаете, товарищ полковник, только один!
— Понимаю. Извини, товарищ Смирнов, я не знал этого. И я поговорю с командиром. Уверен, просьбу твою мы уважим, нельзя не уважить...
И вот старшина Смирнов, нетерпеливый, суровый, с плотно сжатыми в ниточку губами, шел впереди всех, как бы катился неутомимо на своих кавалерийских ногах. Он, кажется, не замечал ни болотной мешанины, которая чавкала под ногами, ни мелкой мороси, которая сыпалась сверху из рваных клочьев свинцовых облаков, стремительно мчавшихся над самой землей, ни пронизывающего северо-западного ветра.
Старшина Смирнов первым вскакивал на привалах, и капитану Клюкину приходилось сдерживать его:
— Не все двужильные, старшина, не все. Пусть еще пяток минут покурят... Ты не волнуйся, мы идем в графике. У пехоты не будет претензий к пограничникам.
— Я не волнуюсь, товарищ капитан, — оправдывался Смирнов. — Только чего тут рассиживаться? Уж лучше на ходу мокнуть. — Выразительно поглядывал на запястье левой руки — засекал время, а потом напоминал: — Пять минут прошло, товарищ капитан.
Капитан Клюкин вполне мог бы поставить старшину на свое место простым напоминанием, что здесь пока командует он, капитан Клюкин, начальник застал вы, и в нештатных командирах пока не нуждается. Мог, но не делал этого: ему, да и всем людям заставы было понятно нетерпение старшины Смирнова.
Сказать правду, и самому капитану Клюкину, и замполиту Ипатову, и молоденькому солдату Никите Васильеву, да любому из пограничников — всем хотелось побыстрее добраться до той крайней черты советской земли, которая обозначалась коротким емким словом «граница». Но ведь надо было не просто добраться из последних сил, доползти кое-как, а прийти, сохранив силы, боеспособность, — не толпа идет все-таки, а боевое воинское подразделение — пограничная застава. И та же пехота что скажет? Надо, чтоб она сказала, ну не обязательно вслух, хотя бы про себя подумала: молодцы, пограничники, такую дорогу одолели, а хоть сию минуту в бой, вояки не хуже нас...
Наконец хлябь болотная кончилась, дорога заметно пошла на подъем. Это, очевидно, был очередной островок бывшего озера — в отличие от остальных на нем не было ни единого деревца, только торчали повсюду черные обгорелые пни.
— Тут хутор был справный, — сказал старшина Смирнов и добавил срывающимся голосом: — Тут погиб наш последний командир — лейтенант Иванов. Молоденький был, чуть постарше Никиты нашего Васильева, принял командование заставой на вторые сутки боев. Прежнего начальника старшего лейтенанта Несмеянова похоронили еще утром первого дня, потом покажу где. Потом командовал политрук Стариков. Тоже похоронили... А после него уж Иванов.
— Обильно тут кровушки нашей пограничной пролито, — сказал капитан Клюкин и спросил: — До старой заставы далеко еще топать?
— Три километра, товарищ капитан. А точнее — три тысячи двести метров... Только ведь нет ее, прежней заставы, — только место, где была, да головешки...
И все эти три тысячи двести метров старшина Смирнов не умолкал, хриплым скорбным голосом называл: тут погиб такой-то боец, тут сложил голову такой-то сержант. И к каждой новой фамилии прибавлял:«Орел был парень» или «Бесстрашный, какие редко встречаются». И заканчивал торопливой скороговоркой:
— Когда обоснуемся на месте, подробнее расскажу.
Наконец поднялись на вершину островка этого, в изобилии утыканного черными обломанными зубьями горелых сосен, и старшина Смирнов объявил:
— А вот и наша застава!
Он указал рукой перед собой на густой сосновый бор. Никакой заставы там не было видно. Лишь высокий сарай торчал перед опушкой леса. Старшина обрадовался ему, как давнишнему знакомому:
— Смотри ты — уцелел!..
Недолго порадовала хорошая дорога — снова потянулась болотная хлябь, снова с противным писком зачавкало под ногами. Но теперь колонна двигалась веселее, кучнее, будто сил прибавилось у пограничников. Старшина Смирнов, по-прежнему шагавший впереди, остановился, подождал капитана Клюкина: