— Учитываю, учитываю... Но и ты имей в виду: я не тебе служить буду, а исполнять свой гражданский и воинский долг перед Родиной.
— Но под моим командованием.
— Что поделаешь, родителей и командиров не выбирают — кого уж бог пошлет...
Так они все время подкусывали друг дружку, и можно было подумать, что оба недовольны судьбой, которой угодно было свести их вместе.
А в самом деле было не так. В первую ночь, проведенную в палате, Селюшкин видел, как перед утром поднялся рыжий отделенный, на цыпочках подошел к кровати своего цыганистого подчиненного, поднял с пола упавшее одеяло и осторожно накрыл его...
Селюшкин привык спать на спине и на правом боку, но ранение теперь не позволяло этого. Он мучился, спал и не спал одновременно: то совершенно отчетливо видел, как летит на него, нацелившись штыком, желтозубый солдат, то, вздрогнув, возвращался в явь. И тут же облегченно вздыхал, что все это происходит не на самом деле. А в светлое время так разоспался, что протер глаза только перед обедом. Проснулся Селюшкин оттого, что кто-то легонько, но настойчиво тряс его за плечо:
— Вставай, просыпайся, герой!
Над ним склонился рыжий отделенный.
— Ага, проснулся! — обрадовался он. — Ну и здоров ты, парень, насчет поспать! К тебе гости пришли — политрук из газеты.
— Информация точная — из газеты... Побывал я вчера, где ваши друзья воевали. Серьезная там драка была, скажу я, до сих пор в ушах звенит-гудит, — улыбнулся политрук, мужчина полненький, в годах. — Приветы вам привез от друзей, и вот еще это послание. — Он протянул Селюшкину письмо. — Может, присядете?
— Не может он присесть, товарищ политрук, его самураи штыком как раз в то место угостили, на котором сидят, — весело сообщил Петька.
— А тебя куда угостили? Помалкивай, не с тобой разговаривают, — одернул его отделенный.
— Так уж получилось, — сконфузился Селюшкин. Мельком взглянул на конверт — письмо было от Насти. Давно он не получал от нее писем и почему-то не обрадовался. — Как там дела у наших?
— На отдых отвели. Блаженствуют, отсыпаются. Теперь там Красная Армия действует. Пограничники сделали свое дело, теперь пехота объясняется с самураями.
— Она им объяснит, почем сотня гребешков, — улыбнулся Селюшкин.
— Ну, положим, и пограничники очень даже неплохо объяснялись. Весьма убедительно объяснялись... Например, вот вы, Юрий Данилович. Ваш красноармеец Синельников при мне подсчитал: в трех контратаках вы только штыком уничтожили восемь самураев. Так?
— Восемь ли, не восемь — не знаю. Некогда было считать, товарищ политрук, — пожал плечами Селюшкин. — Синельников мог и ошибиться.
— Вряд ли, — возразил политрук. — Все ваше отделение занималось арифметикой. Правда, поредело ваше отделение — невредимыми остались только трое.
— Такая битва была...
— В том-то и дело... Давайте-ка уточним детали. — Политрук полистал блокнот...
Селюшкин отвечал нехотя и невнятно: понаговоришь, а потом так пропечатают, что и на люди не показывайся. Смущало Селюшкина и то, что корреспондент расспрашивал его при всем народе, даже при посторонних, — пришли в палату главврач и какая-то женщина в просторном белом халате. Они стояли у дверей, ожидая, когда политрук закончит свое дело...
— Ну дорогой ты мой Юрий Данилович!.. Клещами приходится вытаскивать из тебя каждое слово, — поморщился политрук. — Пойми же наконец, ты совершил подвиг, и люди должны знать, что ты есть за человек.
— Обыкновенный, деревенский. Что же еще?
— Деревенский... Впервые, наверно, беседуешь с корреспондентом газеты.
— Если бы впервые!.. — сердито сказал Селюшкин. — Приезжал к нам в колхоз один сочинитель. Тоже поначалу уточнял детали, а потом понаписал: горячее сердце патриота и пламенный взор еще прилепил... Целый год потом потешались односельчане над этим взором.
— Пламенный взор? Ну и ну! — Политрук очень серьезно пообещал: — Не волнуйся, Юрий Данилович, я не приклею тебе ни пламенного взора, ни горячего сердца. Это я говорю твердо и честно.
Разговор постепенно наладился.
Потом политрук принялся за рыжего отделенного и Петьку. Он успевал и спрашивать, и писать в блокноте.
Из этой беседы Селюшкин узнал, что происходило на Безымянной сопке в первые минуты боя. На горсточку пограничников — вместе с лейтенантом Махалиным их было всего одиннадцать — под прикрытием пулеметного огня наступала вражеская рота. На одного пограничника приходилось более десятка солдат противника. Махалин был ранен в руку, но продолжал руководить боем и вести огонь. Подступы к позициям пограничников были усеяны вражескими трупами. Но рота есть рота. И наступил момент, когда враг ворвался на позиции. Махалин повел уцелевших бойцов в контратаку. Его ранило второй раз. Он упал. Но сразу же поднялся, бросился на выручку бойцу Кособокову, над которым вражеский офицер занес саблю. Не успел лейтенант выручить из беды бойца: сзади на него наскочил второй офицер... Из одиннадцати уцелело только пятеро раненых пограничников.