— Ты уж, Юрий Данилович, дорогой наш отец-командир, лучше построй нас всех в линеечку, вроде красноармейцев, да и скомандуй «налево-направо». Интересно может получиться, вся деревня сбежится глядеть на такую картину.
Остальные весело поддержали Настю... И пришлозь бригадиру отказаться от четкого, военного языка.
Постепенно стал привыкать Селюшкин и к неторопливому размеренному крестьянскому шагу. А в первые дни подходил к председателю колхоза чуть ли не строевым шагом. Пока тот, морщась, не сказал:
— Ты, Юрий Данилович, дорогой, все-таки не путай меня с военным начальством. И половицы в доме побереги — запросто проломиться могут...
После таких разговоров Селюшкин мало-помалу стал отвыкать от воинских привычек и замашек. Постепенно привык и к гражданским условиям жизни.
А вот к новому своему положению главы семьи и главное — отца, да еще отца двойняшек Аленки и Васька, — долго не мог привыкнуть. Стоило Селюшкину переступить порог дома, Ксюша каждый раз весело сообщала двойняшкам :
— А вот и родитель наш пожаловал! Уработался, проголодался, и его тоже надо покормить.
Чуть ли не каждый день новости: сначала у Аленки передний зубок прорезался, недели через две — и у Васька. И все это радовало молодых родителей, наполняло их жизнь и счастьем и высоким смыслом.
Когда в деревне узнали, что Ксюша родила двойняшек, да еще таких здоровеньких, великому удивлению односельчан не было конца — такого в Емсковицах не помнили самые древние старики. Двойняшки были лет сто назад, да и то не здесь, а в огромном селе Осьмино... И подшучивали, конечно:
— Лихо взялись молодые Селюшкины за дело!
Ксюша отшучивалась:
— Через сто лет в Емсковицах все население будет носить одну фамилию — Селюшкины.
Старшие Селюшкины — Данила Александрович и Анна Ивановна, ставшие дедом и бабкой, — ходили именинниками, и где они больше времени проводили, у себя или у молодых, неизвестно.
Первые младенческие улыбки детей, первые зубки-молочники, первые попытки перемещаться с места на место, пусть и ползком на животе, — какое родительское сердце отнесется ко всему этому спокойно? Потом малыши стали подыматься на ноги — первой поднялась Аленка.
20 июня 1941 года — Селюшкин точно помнил это — первые шаги по земле сделал и Васек, держась за палец матери. А 27 июня того же сорок первого года Васек, ухватившись за палец отца, проводил его на войну...
7. Жизнь заново
Через какие только испытания не прошел старый воин-пограничник Юрий Данилович Селюшкин, но до сих пор явственно чувствует нежное тепло ребячьей ручонки на своем вот этом заскорузлом пальце правой руки. Пальце, который потом несчетное количество раз нажимал на спусковые крючки стрелкового оружия разных систем — винтовок, автоматов, пулеметов, трофейных парабеллумов и вальтеров. Нажимал, чтобы ходили по земле Аленка, Васек и другие, подобные им. Аленка и Васек не выжили. Не выпало им такой доли. Не выпало вместе с матерью, Ксюшей.
Пришлось Селюшкину начинать жизнь свою заново — дом его немцы спалили, всех близких поубивали.
Нет, Селюшкин не мог утверждать, говоря высокими словами, что перенес великое горе мужественно и стойко — слишком уж огромным было оно, это его солдатское горе, настолько ошеломляюще тяжким, что он уже не видел смысла самого своего существования. До этого был смысл жизни — несложный, житейский, но в то же время и великий смысл: вот он подведет вместе со всем народом черту под этой жестокой войной, а потом вернется к себе в Емсковицы, будет растить детей, работать — руки давно стосковались по мирной работе... Война лишила его и этого обыкновенного смысла человеческой жизни — растить своих детей. И чего греха таить, он подумывал тогда: а стоит ли жить дальше?
Несколько дней он был как бы вне времени, вне окружающей обстановки. Механически выполнял привычную службу на границе. Очнулся, когда погиб Желтухин. И тогда подумал Селюшкин: пока еще поживет на свете, людям нужен его немалый опыт — еще топчет землю злое вражье, и его надо обезвреживать, чтобы не приносило людям беду... Потом простудилась и опасно заболела маленькая Танюшка, дочь замполита Кучерова. И девочку надо было спасать...